Поэт и богослов
«Кто я? Отколе пришел? Куда направляюсь? Не знаю.
И не найти никого, кто бы наставил меня»
(св. Григорий Богослов)
В истории Римской империи четвертое столетие ознаменовалось резким переломом общественного сознания, наступившим вслед за легализацией гонимого ранее христианства. Адептами новой религии становились выдающиеся мыслители, прошедшие классическую выучку в лучших языческих философских и риторических школах. Одним из таких «античных христиан» был св. Григорий Назианзин (ок. 330–ок. 390), уроженец малоазийской области Каппадокия (память 25 января / 7 февраля). Наделенный даром слова, Григорий воплотил его в своих удивительных проповедях, за что получил титул «Богослова» и стал вторым святым с этим именем после любимого ученика Иисуса Христа апостола Иоанна.
При этом Григорий совсем не был похож на традиционного лубочного «святителя», не знающего отчаяния и страхов, присущих интеллигенту. Рафинированный, тонкий и самоуглубленный человек, ставший церковным сановником лишь по воле своего властного друга, Василия Кесарийского (Великого), он менее всего был предназначен для карьеры церковного сановника. Это был кабинетный мыслитель и проникновенный поэт, продолживший лучшие традиции древнегреческой лирики, автор более четырехсот стихотворений. Жанры его лирики разнообразны: эпиграммы, дружеские или гневные, краткие, меткие гномы (изречения), большие поэмы, гимны. Григорий умел говорить о личном словами, приобретающими общественный резонанс и непреходящую общечеловеческую значимость. Так, гневная инвектива на одного длинноволосого недоучку-киника (клирики носили короткие волосы), ставшего путем интриг епископом, вырастает в сатиру на светское и духовное общество, в котором
«…по углам разогнаны
Способности, и доблесть затирается!
Зато победоносное невежество
Чуть рот раскроет, дерзостью одной берет!»
В 379 г. Григорий становится главой Константинопольской Церкви, но уже через два года слагает с себя высокий сан и удаляется в изгнание. Он сознает, что ему плохо удается роль придворного архиерея-политика. Скромная жизнь и отсутствие у Григория вельможных привычек казались многим несовместимыми с положением столичного патриарха, непростительным «сумасбродством», невыносимым укором собственному образу жизни. К этому присоединялась внутренняя свобода и независимость интеллектуала и поэта перед лицом власть предержащих: «Желаю чтить престолы, но только издали!»
Покидая столицу и обращаясь последний раз к сановным представителям II Вселенского собора (381 г.), Григорий так изъяснил свое несоответствие занимаемому им ранее высокому сану: «На меня неприятно действует приятное для других, и увеселяюсь тем, что для других огорчительно. <…> Может быть, и за то еще будут порицать меня (ибо уже и порицали), что нет у меня ни богатого стола, ни соответственной сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении. Не знал я, что мне следует входить в состязание с консулами, правителями областей, знатнейшими из военачальников, которые не знают, куда расточить свое богатство, – что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, необходимое употреблять на излишества, изрыгать на алтари. Не знал я, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, – что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться предо мною, как пред диким зверем, как скоро даже издали увидят идущего. Если это было для вас тяжело, то оно прошло. Простите мне эту обиду. Поставьте над собой другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога!»