Вдруг дверь отворилась и появился Стивенс.
Я почувствовал огромное облегчение. Думаю, у меня не слишком богатое воображение – по крайней мере не в обычных обстоятельствах, – но недавняя мысль отличалась жуткой ясностью предвидения. Я мог бы заговорить об этом, если бы не посмотрел в глаза Стивенсу. Его глаза не знали меня. Совершенно не знали.
В тот момент я вновь с жуткой пророческой ясностью увидел весь мой вечер в деталях. Три часа в тихом баре. Три виски (возможно, четыре), дабы заглушить чувство неловкости и собственной глупости, придя туда, где я не был желанным гостем. Унижение, от которого совет моей матери был призван меня спасти. Совет, чью цену можно понять, лишь преступив его.
Я видел, как возвращаюсь домой подвыпивший, но слишком сильно. Я видел себя через стекло такси, увозящего меня к дому, словно через призму детского возбуждения и ожидания. Я слышал, как говорю Эллен: Уотерхауз рассказал ту же самую историю о том, как была выиграна в покер целая партия бифштексов для Третьего батальона… Они ставили по доллару за очко, ты представляешь?.. Пойду ли я еще?.. Может быть, но сомневаюсь. На этом бы все и закончилось. Но только не мое унижение.
Я увидел все это в глазах Стивенса. Затем глаза потеплели. Он слегка улыбнулся и сказал:
– Мистер Эдли! Заходите. Я возьму ваше пальто.
Я поднялся по ступенькам, и Стивенс плотно прикрыл за мной дверь. Насколько другой может показаться дверь, когда находишься с теплой стороны! Стивенс взял мое пальто и ушел с ним. Я остался в холле, глядя на свое отражение в зеркале – мужчину шестидесяти трех лет, чье лицо стареет на глазах.
Я прошел в библиотеку.
Иохансен сидел там со своим «Уолл-стрит джорнэл». В другом островке света Эмлин Маккэррон расположился за шахматной доской напротив Питера Эндрюса. Маккэррон был худым мужчиной с бледным лицом и тонким, как бритва, носом. Эндрюс был огромным, с покатыми плечами и вспыльчивым характером. Широкая рыжеватая борода лежала у него на груди. Сидя друг против друга над шахматной доской, они смотрелись как индейский тотем: орел и медведь.
Уотерхауз тоже находился здесь, листая свежий выпуск «Таймс». Он поднял голову, кивнул мне без всякого удивления и вновь уткнулся в газету.
Стивенс принес мне виски, которого я не просил.
Я взял его с собой к стеллажам и нашел те загадочные тома в зеленых обложках. Этим вечером я начал читать сочинения Эдварда Грея Севиля, взявшись с самого начала, с книги «Они были нашими братьями». С тех пор я прочитал все одиннадцать романов и считаю их одними из самых утонченных произведений нашего века.