Наконец, не отводя глаз от огня, немного наклонившись вперед и соединив руки между коленями, Маккэррон заговорил.
Мне сейчас почти восемьдесят, это говорит о том, что я родился вместе с веком. Вся моя жизнь была связана со зданием, которое стоит прямо поперек Мэдисон-сквер-гарден. Это здание, похожее на большую серую тюрьму, является в настоящее время больницей, как должно быть известно многим из вас. Это – мемориальная больница Гарриет Уайт.
Гарриет Уайт, чьим именем она названа, была первой женой моего отца, получившей первый опыт работы сиделкой, когда овцы еще действительно паслись на Овечьем лугу в Центральном парке. Ее статуя стоит на постаменте во дворе перед зданием, и если кто-то из вас ее видел, то, наверное, испытал удивление, как женщина с таким суровым лицом могла посвятить себя столь мягкой профессии. Девиз, высеченный в основании статуи, еще менее располагает к себе: Нет покоя без боли, поэтому мы определяем спасение через страдание.
Я был рожден внутри этого серого здания 20 марта 1900 года. И вернулся туда как стажер в 1926-м. Двадцать шесть – это слишком поздно, чтобы делать первые шаги в мире медицины, но у меня уже была практика во Франции в конце первой мировой, где я пытался штопать разорванные животы и доставал на черном рынке морфин, который часто был плохого качества.
Как и все поколение хирургов перед второй мировой войной, мы были хорошими практиками, и между 1919-м и 1928-м в высших медицинских школах было зарегистрировано удивительно мало случаев отчислений за непригодностью. Мы были старше, более опытны и уравновешенны. Были ли мы также и мудрее? Не знаю, но, несомненно, были более циничными. Никогда не случалось ничего подобного той чепухе, о которой пишут в популярных романах о врачах, падающих в обморок или блюющих во время первого вскрытия.
Больница памяти Гарриет Уайт сыграла также центральную роль в событиях, которые случились со мной девять лет спустя после моего поступления туда. И эту историю я хочу рассказать вам сегодня, джентльмены.
Вы можете сказать, что это не совсем подходящая история для Рождества (хотя развязка произошла как раз в сочельник), но я вижу в ней, какой бы ужасной она ни была, проявление той поразительной силы, которая заложена в обреченных и Богом проклятых человеческих существах. В ней я вижу и невероятные возможности нашей воли, и ее ужасную темную силу.
Рождение само по себе, джентльмены, – ужасная вещь. Сейчас стало модным, чтобы отцы присутствовали при рождении собственных детей, и эта мода способствовала тому, что у многих мужчин появилось чувство вины, которого, я полагаю, они не всегда заслуживали (некоторые женщины потом с умением и жестокостью им воспользовались). Это считается нормальным и даже полезным. Однако я видел мужчин, выходящих из операционной нетвердой походкой, с белыми, бескровными лицами. Я видел, как они теряли сознание от криков и обилия крови. Вспоминаю одного отца, который неплохо держался… только начал истерически кричать, когда его сын пытался проложить себе дорогу в мир. Глаза ребенка были открыты, казалось, он осматривается вокруг, а затем его глаза остановились на отце…