Его глубоко взволновало понимание князем религиозного чувства , то, что оно «ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит: тут что-то не то, и вечно будет не то…" Именно от простой бабы услышал Мышкин «такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть все понятие о Боге как о нашем родном отце и о радости Бога на человека, как отца на свое родное дитя, главнейшая мысль Христова!» (222) И открылась эта мысль Льву Николаевичу Мышкину со всей очевидностью именно в России. Вот почему истинно братское ободрение звучит в словах князя: «Есть что делать на нашем русском свете, верь мне!» (222–223)
Любимейшая идея Достоевского! Именно на христианстве примирятся противоречия и успокоятся враждующие, именно оно даст почву для взаимного понимания и братского единения. Вот почему финалом встречи на Гороховой улице стал добровольный отказ Рогожина от Настасьи Филипповны, что было проявлением истинного великодушия со стороны Парфена: «Он поднял руки, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: «Так бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!» (224)
Так началось движение от полного нравственного беспорядка к христианскому «выпрямлению» Парфена Рогожина.
Рогожин как откровение услышал от князя то, чему от веку учит людей Евангелие: самая последняя, самая заблудшая овца, если только захочет вернуться в Божье стадо, может это сделать, и при этом она будет вдвое дороже Богу. Притчи о блудном сыне, о наемных работниках и о званных на пир о том повествуют. Церковная истина, что Бог милосерден и к нему опоздать нельзя, в наивном и сердечном понимании князя притушила греховную исступленность Рогожина. Притушила, но, увы, не предотвратила. Взял Парфен на свою душу смертный грех. Убил ту, которой восхищался и мучился, которую любил и ненавидел. Произошло и невозможное, и неотвратимое одновременно. И встали вопросы: «Как, чем, зачем жить?» Великое смятение воцарилось в душе героя.
Проявляя чудеса хитрости и предусмотрительности, он приводит незаметно в свой дом Мышкина, чтобы никто и ничто не могло помешать им проститься с Настасьей Филипповной.
Поглощенный каким-то тайным замыслом, Рогожин, пожалуй, мог бы и напугать князя своим болезненным бормотанием: «… потому я, парень, еще не знаю… я, парень, еще всего не знаю теперь, так и тебе заранее говорю, чтобы ты все про это заранее знал…» (609) О чем это он? Не о том ли он сейчас ничего не знает, что знала пришедшая в этот дом накануне, что-то решившая про себя Настасья Филипповна? Тихонько прокралась она в рогожинский дом: «Шепчет, на цыпочках прошла, платье обобрала около себя, чтобы не шумело, в руках несет, мне сама пальцем на лестнице грозит,