Вот оно! Мстислав Изяславич приподнялся в кресле, вцепясь в подлокотники. Вот оно!
— Тысяцкий Полоцка постоянно привечает сбегов из наших земель — невегласов-язычников, — продолжал кметь. — Несколько раз я видел, как в княжий терем ходили люди с Варяжьего Поморья — не только купцы.
Мстислав закрыл глаза и откинулся к стене, прижался затылком к гладко выскобленным брёвнам, ощутил приятную прохладу старого доброго дерева.
Вот оно и пришло, — стучало в висках.
В воздухе пахло войной.
— Вестимо, всё это только слова, — гулко отдался в ушах голос Треняты — ливин неплохо говорил по-русски, как и всякий, кто родился поблизости от словенских поселений. А только в речи Треняты всё одно слышалась какая-то странноватая чужинка.
Полоцкая земля становит всё сильнее. Сбеги идут туда постоянным потоком — язычники бегут от крещения и из Новгорода, и из Смоленска, и из Плескова. Придёт время, они, если что, стеной за Всеслава встанут. Князь чуть заметно усмехнулся — в том, что это время придёт, Мстислав Изяславич не сомневался ничуть. Ярославичи этого упрямого изгоя в покое не оставят. Да и сам Всеслав навряд ли успокоится — каково окружение, таков и князь.
Мстислав неуловимо усмехнулся — силён и настойчив полоцкий оборотень.
Мстиславу вспомнилось то, что он слышал про Всеслава до сих пор — упорные слухи, будто рождён полоцкий изгой от волхвования, про Велесову мету, про то, что будто бы ЗНАЕТ полоцкий князь, и волком оборачиваться может. А то и иных обернуть — дружину свою, к примеру, как древлий Волх Славьич.
И ещё вспомнилось — Всеслав сотворил ради своей женитьбы почти два десятка лет тому.
Немногочисленная христианская господа, привыкшая за время правления Брячислава быть в чести, к тому, к что её слово слушалось князем внимательно, при вести о женитьбе Всеслава Брячиславича встала на дыбы.
Как?!
Без нашего совета?!
Невесть кого и откуда?!
Ведьму-язычницу?!
Особо гнобило полоцких вятших то, что Всеслав выбрал себе невесту не из их круга, как то делали и Изяслав, и Брячислав, не из кривской вятшей господы, коя одержала эти земли не только до пришлых киян, но и до Рогволода даже. А этот мальчишка осмелился порушить вековой обычай!
В тех боярах, что хранили прадедню веру, достало чести переступить через собственную спесь — была и у них, как не быть. Да только ясно явленная воля нечестивых языческих богов была для них сильнее. Да и может ли более быть угодна богам иная супруга князя, чем жрица?!
А иные — смирились.
И теперь у Всеславля стола было только трое бояр-христиан, тех, кто сумел понять и принять волю юного полоцкого князя.