– Ника! – Возникший на пороге Павел оказался в состоянии полного нестояния. Двое секьюрити поддерживали его под руки, демонстрируя на квадратных лицах стопроцентную политкорректность.
– Сама уложу, – буркнула я, принимая с рук на руки будущего супруга, счастливо улыбающегося мне, охране и кактусу на столике у телевизора.
– Ника, осталось два дня, – сообщил мне Павел, когда я начала стаскивать с него залитую кетчупом рубашку. – Слушай, ты н-наручники мои не видела?
– Нет, – тяжело вздохнула я, вспоминая ровные круги на глади челноковского пруда, куда навсегда канули опасные браслеты. – А зачем тебе наручники?
– В ЗАГС тебя в них поведу, – сонно пробормотал Павел, раскидываясь на кровати и из последних сил пытаясь притянуть меня к себе. – На всякий случай. Чтобы не сбежала.
– Не бойся, не сбегу, – пробормотала я, накрывая индийским пледом засопевшего гуляку, и осторожно погладила его нахмуренный лоб, перечеркнутый бледно-розовой полоской шрама. – Теперь уже не сбегу. Если только небо не упадет на землю.
И оно, конечно же, упало.
Между лопатками у меня засвербило так, будто туда вгрызался отбойный молоток знатного стахановца. Господи, неужели опять?! Слишком хорошо мне было знакомо это ощущение, чтобы я могла его с чем-нибудь спутать. За мной следят. Сквозь раскрытое настежь окно до меня дотянулся чей-то тяжелый пристальный взгляд, усиленный скорее всего двенадцатикратной оптикой.
Как он сюда попал? Ведь охрана у Владимира Андреевича Челнокова не щи лаптем хлебает. А камеры? Ах да. Камеры уже три дня как погорели. И все благодаря новому увлечению самого младшего представителя рода Челноковых. Эх, Генка, Генка… Что же мне теперь делать по твоей милости?
Не показывать вида. Сейчас самое главное не показывать вида, а, лениво потянувшись, подойти к окну и также лениво задернуть тяжелые бордовые занавески. Пускай там, в густых кустах челноковского парка, думают, что я ни о чем не подозреваю, а просто ложусь спать.
Демонстрируя полнейшую безмятежность, я позволила себе исполнить маленький теневой стриптиз, медленно раздеваясь между яркой настольной лампой и задернутыми шторами. Моя четкая тень плавно скользила по бордовому велюру, обрисовывая то, что я позволяла ей обрисовать. И пока она скользила, в голове у меня сплеталась паутина авантюрного плана. Нет, я не брошусь со всех ног к главе семейства, не стану будить Павла и предупреждать охранников. Не дай бог в кустах никого не окажется, и мне придется потом доказывать каждому столбу, что Ника Евсеева не страдает манией преследования вкупе с предсвадебными галлюцинациями. Я сама. Я все сделаю сама. Это будет моя последняя работа. Имею я право быть телохранительницей самой себе?