– Какой еще монстр? – Иван не притворялся, похоже, он правда не знал, кто такой монстр.
– Ну это чудище в одеяле… Почему оно высосало у Виктора глаз?
Дед на секунду задумался, потом закрыл огромной ручищей лицо, а следом разразился таким смехом, что Мотя удивленно вспоминал и не мог вспомнить, когда же дед так смеялся. Кроме редкой, скрытой в усах, ухмылки, Иван свое веселье не проявлял никак.
Матвей внимательно и серьезно изучал реакцию деда, пока тот не успокоился.
– Ну?! – требовательно спросил внук.
– Да Виктору в глаз я врезал, когда он тебя оприходовал, – признался Иван, подавляя приступы смеха.
Матвей растерялся.
– А как же монстр?
– Светка, что ли?
– Какая еще Светка? Я про чудище в одеяле!
Дед положил ладонь на голову Моте:
– Эх, пацаненок ты, пацаненок! Чудище твое – это и есть Светка! Сестра твоя, матери дочка.
– А откуда ты знаешь, что это – Светка? – не мог собраться с мыслями Мотя.
– Да Светка и есть, – неопределенно ответил дед и махнул рукой.
Матвей подумал еще немного.
– То есть у меня и у этой Светки одна мать?
– Так и есть, – подтвердил дед.
– Значит, тебе эта Светка такая же, как я?
– Получается так, – согласился Иван, но не смог продолжить, потому что Матвей разразился таким диким воплем и такими слезами, что никакой монстр не годился в подметки.
Теперь растерялся Иван. За всю жизнь Матвея он никогда не слышал, чтобы пацан так горько плакал. Ни после жесткой порки, ни после многочисленных ушибов или ранений, ни от укусов пчел или даже шмелей, ни от падений с велосипеда, и даже когда машина проехала по ступне, Мотя не плакал. А вот сейчас, непонятно из-за чего, разрывался от горя, причину которого Иван не мог объяснить. Он присел на стул рядом с Матвеем, осторожно, как маленького, затащил его к себе на колени, положил голову на плечо и нежно гладил по спине, сам с трудом сдерживая слезы. Худенькое жилистое тело Моти вздрагивало от горестных рыданий, слезы уже не впитывались в дедову рубашку, и – самое главное – парню не хотелось останавливаться. Иван начал тихонько раскачиваться на стуле, прижимая Матвея к себе. Через несколько минут рыдания стали затихать, лишь изредка прорываясь отчаянными всхлипами. Еще через минуту Мотя прерывисто засопел и, пару раз шмыгнув носом, заснул праведным сном. Иван сидел с внуком на руках очень долго. Дом погрузился в темноту, в соседней комнате иногда были слышны приглушенные звуки и голоса, но дед не реагировал. Он точно знал, что пару часов назад они с внуком признались друг другу в страшной, неземной любви, которая бывает всю жизнь, без предательства, без оговорок, без сомнений. Для Ивана и Матвея не существовало на всем белом свете никого ближе и дороже. И если раньше это пунктиром проскальзывало для стороннего наблюдателя, то с сегодняшнего дня они дали клятву верности настоящей мужской привязанности на всю жизнь. Пускай даже их разделяло пятьдесят с небольшим минусом лет.