Перед иллюминатором гигантская горгонария распростерла свои окаменелые щупальца. Хрупкая и вдохновенная статуя протягивает руки навстречу ночи, словно бог Шива, скрытый во мраке таинственного храма. Тем не менее, этот громадный каменный цветок, как бы застывший навеки, живое существо. Подобно большой губке, что виднеется немного далее справа, он принадлежит даже не к миру флоры, а к миру фауны: цветок этот, горгонария, растет, питается, дышит, умирает. И то создание, что раскинулось перламутровым волокнисто-ворсистым букетом величественной красоты, - тоже живое. Течение заставляет его трепетать, подобно тем королевским веерам, которые некогда изготовлялись из страусовых перьев.
И, наконец, "тюльпан", изящное растение, словно изваянное из белого фарфора. Оно свешивает головку на конце длинной гибкой веточки, изображая балерину в крайней точке ее прыжка.
Тут целый сад из мира сновидений, без лишнего украшательства, строгий, четкий по своему геометрическому рисунку и фантасмагорический по обилию белых красок, которые выхватываются на мгновение из мира сумерек полусветом Авроры. Для чего вся эта красота, эта гармония живых форм, этот перелив красок, запечатленные на порошке ила, который покрывает груду черных скал подобно горностаевой мантии?
12 часов 25 минут. Глубина 2550 метров. Ле Пишон выходит из состояния созерцательности...
- Попытайся добыть кусочек этой прекрасной подушки. До нее рукой подать, вон она, рядом с толстой губкой.
Фробервиль стирает выступивший на лбу пот:
- Мишель, попробуйте взять образец сами. Я выдохся.
С момента прибытия на дно Фробервиль не прекращал маневрировать, удерживая тяжелый дирижабль в двух-трех метрах над склонами, которые ощетинились острыми пиками. Он боролся с сильным течением, которое все время сносило его к скале. Его руки не знали покоя, переходя от рычагов, управляющих тремя двигателями, то к клапану, стравливающему бензин, то к электромагнитному счетчику. Ему беспрерывно приходилось корректировать позицию батискафа: уклонение вправо, подъем, возврат на прежний курс, преодоление бугра...
За много лет у него родилось шестое чувство, которое позволяет угадывать, как расположены борта и корма подводного аппарата по отношению к препятствиям.
Он счастлив, по-настоящему счастлив, потому что теперь знает, что батискаф, в некотором роде его приемный сын, презрительно причисляемый многими к разряду толстокожих животных, способен передвигаться в условиях чрезвычайно сложного рельефа и хорошо выполнять любое задание.
- Знаете, что мне сказал один очень известный исследователь перед самым походом? - открывается он Мишелю и Ле Пишону: "Мой бедный друг, представьте северную стену вершины Дрю (