В Германии ликовали, раздавали награды, уверенность в конечной победе Центральных держав вернулась, и не только к военным. Тем не менее были и тревожные признаки: наступление стало тормозиться, в том числе из-за того, что оголодавшие германские солдаты, прекратив атаки, грабили захваченные склады с продовольствием и вином. Весьма велики оказались потери, включая дезертиров и пленных. Заняв территорию, немцы растягивали фронт, теряя шансы сохранить хотя бы паритет в силах. Сказывался и громадный перевес Антанты в технике, обеспечить господство в воздухе немцам так и не удалось. К началу апреля стало очевидно, что удар придется наносить в другом месте, причем у него должны быть стратегические последствия, поскольку тактические успехи к достижению цели не приведут. Однако об этом догадывались только военные специалисты и немногие скептики — вся Германия, от домохозяек до кайзера, стремительно впадала в эйфорию.
Накануне катастрофы
Людендорф, при полном согласии официального главы Генштаба Гинденбурга и при бессилии и дезинформированности формального главнокомандующего Вильгельма II, от критики отмахивался, требовал от дипломатов беспрекословного исполнения его аннексионистских проектов, скептиков из военной верхушки «ссылал» на другие фронты и наносил все новые удары с привлечением иссякающих резервов. За четыре с половиной месяца он провел пять наступлений по расходящимся направлениям, словно пытаясь разорвать путы, сдавившие германские войска. Была занята значительная территория, к началу августа 1918 года немцы вновь стояли на Марне, примерно там же, где в начале сентября 1914-го. Потери нарастали, причем они довольно быстро сравнялись с убылью в войсках Антанты. Но последняя располагала огромным резервуаром пополнений, Германия же его не имела.
Начали расформировывать дивизии, в учебных частях в германском тылу уже были семнадцатилетние подростки и те, кто до этого считался к военной службе негодным ни при каких условиях. Тем, кто не был знаком с реальной ситуацией, например политикам в государствах на обломках Российской империи, казалось, что Германия медленно, но верно добивает союзников. Переориентироваться на Берлин начал даже такой преданный союзник Антанты, как лидер кадетов Павел Милюков, полагая, что у Германии хватит сил для наведения порядка и в России. Людендорф и правда хотел гегемонии Германии на огромных пространствах от Мурманска до Баку и Багдада, однако держаться это владычество могло только на войсках, а они требовались на западе. Расставаться с плодами Брестского мира Людендорф не хотел; кроме того, вывод германских войск отрицательно сказывался на слабеющих армиях союзников, грозил прорывом периферийных фронтов в Палестине, на Балканах и в Италии. В итоге германское командование разрывалось между желанием добиться своего везде и явно непосильной задачей удержания половины континента.