- Что? Мне такого никто не говорил.
- А я говорю, - ответила я.
- Может, вы свои почитаете? – попросил он.
- Не почитаю. Я прозаик.
- Вы член СП?
- Нет. Но у меня вышла книга в «Советском Писателе» два года назад. Я Ольга Астахова, - назвала я свой псевдоним. (В 1982-м у меня вышла книга «Белая Ласточка», для солидности я взяла себе псевдоним. Книга была признана лучшей из всего, что издалось за год, мне дали премию и тут же издали двойной тираж – 30 000 экз. Обо мне написали в «Л Г» и еще где-то, но сама я об этом узнала лишь два года спустя, так как все это время провела у тети в Твери, с дочкой. Плохо себя чувствовала после тяжелых родов. Малышка была простужена и болела. Мне было не до литературы. Как всегда, я упустила шанс. Меня забыли). Тут мы заспорили о литературных жанрах, он сказал, что пишет не только стихи, но и прозу, у него есть великолепный сценарий, новый, и он ставит фильм. И в каком-то запале он принялся пересказывать сценарий. Я его перебила, сравнила творческий процесс с сингулярностью Вселенной, зачем-то наговорила кучу наукообразных глупостей, он ничего не понял, и взглянул на меня в крайнем замешательстве. Чтобы придать себе весу, я сообщила, что мне уже далеко за двадцать и я мать-одиночка. После чего вскочила и бросила: - Мне надоел литературный трёп, я пришла отдохнуть, а теперь спешу домой.
Он схватил меня за руку и рывком усадил на место. Я фыркнула, оттолкнула его, и выбежала из зала. Надо было пробежать через буфет. Но я притормозила. Просто в голову не пришло, что он бросится мне вдогонку. И тем более не думала, что выкинет такой трюк, от которого я просто остолбенею от неловкости перед буфетчицами.
Чем я его так поразила, что во мне такого? Уязвила самолюбие? Он привык к восторженному обожанию поклонниц, а тут - на тебе, такая юная с виду, почти девочка с недетским отчаяньем в глазах, да еще с собственным мнением, странная, колючая, и… умная - словно старый профессор, не такая какая-то, немножко пообщалась – и сбежала. Обычно он спасается от поклонниц. «Надо ее срочно догнать, она не поняла, заставить почувствовать, полюбить…» Может, он спьяну нафантазировал себе, поэт ведь, романтик… Вскочил, отшвырнув стул, огромный, длинноногий, и сразу очутился рядом. Стал хватать за руки и что-то объяснять, а когда я все же вырвалась, он вдруг грохнулся на колени и крикнул:
- Я еще ни перед кем так ни стоял!
И, обернувшись к буфетной стойке, заорал:
- Дайте скорее большую коробку конфет!
И вот с огромной конфетной коробкой я сижу в черной «Волге» рядом с Евгением, бешеная скорость, он одной рукой придерживает руль, другой размахивает и читает новый стих, и тут я с ужасом понимаю, что он пьян, а за нами гонится эскорт гаишников, и мы летим на красный свет, светофоры мелькают как верстовые столбы, и возле моего подъезда «Волгу» заносит, мы врезаемся в сугроб, тут нас настигает ментовская машина, но разборки кончаются сразу же, как только Евгений гневно заявляет: