Но что мы все — об ушедших?
Думается, и они там, давно поменявшие родные горы на ещё более высокий, горний мир, обрадуются упоминанию имен живущих нынче героев: ведь они были их старыми товарищами, верными друзьями.
…Заканчивал в прошлом году документальную повесть «Вольный горец», у которой такой подзаголовок: «Записки о народном Пушкиноведении». Работал над ней как бы параллельно с переводом на русский язык романа своего адыгейского кунака Юнуса Чуяко «Милосердие Черных гор, или Смерть за Черной речкой», первого по сути черкесского романа о Пушкине. Друг мой обошелся в тексте без осетин, но я-то в своем «Вольном горце» просто-таки не мог себе такого позволить!
Позвонил в Москве генералу Цаголову: можно, мол, мне приехать, чтобы сфотографировать висящий у него в кабинете портрет Александра Сергеевича?.. Об авторе портрета, мол, о художнике Цаголове, я кое-что написал, но хотелось бы дать в книжке и сам портрет.
— А привезешь, что ты там сочинил? — с напускной строгостью спросил генерал.
И пока я, как по галлерее, расхаживал по увешанному его картинами просторному кабинету, останавливаясь то напротив скупых афганских пейзажей, то возле красочного, уверенными и сильными мазками написанного Уастырджи в осетинских горах, пока «прицеливался» к Пушкинскому, ради которого приехал, портрету, Цаголов, нахмурясь, вчитывался в мои о нем строчки.
— Ты где это взял? — спросил вдруг с интересом. — Об этом мало кто пока знает…
О чем он, я конечно, догадывался.
Читал накануне книгу «Одинокий царь в Кремле», подаренную авторами, старыми моими товарищами Виктором Андрияновым и Александром Черняком, и вдруг наткнулся на обнаруженную ими в секретном архиве откровенно-горькую, открытую, как свежая рана, докладную записку генерала Цаголова на имя Горбачева — из Цхинвали, из Южной Осетии, где тогда шла война…
— Не слишком тут меня превозносишь? — ворчливо сказал генерал, подушечкой указательного постукивая по бумаге. — Вот, ну, куда это!
Тоже пришлось склониться над листком:
«Теперь скорбной этой запиской можно гордиться, но как за неё тогда не оторвали голову?
Или кровавая школа Афганистана чего-то да стоит, и правда-матка боевого генерала родом ещё и оттуда?
Оттуда мы ушли.
Но не можем же мы уйти с Кавказа, он — наша родина!»
— Кто тебе дал эту записку? — снова спросил Цаголов.
И я сперва сделал вид, что и мы не лыком шиты:
— Разведка донесла, — сказал вроде бы небрежно.
Он печально хмыкнул:
— Разведка ему!..
И я тут же вернулся к задушевному тону профессионального просителя:
— Ну, разве я не прав, Македоныч?! Разве что переврал? Давай оставим!