— Я забыла свою расческу, — прагматично сообщила Джули.
— Я куплю тебе новую в автомате, что стоит в холле.
— Это же просто пластмассовый мусор.
— Хм-м, — только и сказал он, чувствуя, как душу все больше заполняет горячая любовь и сентиментальность.
Ну и ситуация! Девушка в постели, а он сидит рядом, в одной пижаме… Это была горестно-сладкая картинка четырехмесячной давности, из его последнего семейного жизненного этапа.
— Привет! — повторил он и погладил ее бедро.
— О боже! — сказала Джули. — Как жаль, что я не умерла!
Нет, она ни в чем его не обвиняла, более того, в этом ее восклицании не было никакого намека на истинное желание смерти. Просто она как бы возобновляла прерванный ночной разговор.
— Зачем все это, Чик? — спросила она. — Я люблю Винса, но он же — настоящий кретин. Он никогда не станет взрослым и не взвалит на плечи жизненные заботы. Он всегда будет играть в свои игры, этакое воплощение современной, хорошо организованной общественной жизни, человек из истэблишмента, чистый и простой, хотя таким вовсе и не является. Разве что молод… — Она вздохнула.
Этот вздох остановил руку Чика, потому что был холодным и равнодушным. Она сбрасывала со счетов своего прежнего мужчину, перерезала пуповину, которая связывала ее с Винсом, почти без эмоций. Вернее, эмоции были столь ничтожными, будто она возвращала книгу, взятую в домовой библиотеке.
«Ничего себе компот! — подумал Чик. — А ведь этот человек был твоим мужем. Ты любила его. Ты спала с ним, жила с ним, знала о нем все, что только можно знать… Фактически ты знала его лучше, чем я, хотя он — мой брат столько времени, сколько ты и не жила на этом свете… Нет, женщины подлые и жестокие существа, — решил он. — Ужасно жестокие!»
— Мне… э-э… пора на работу, — нервно сказал он.
— Кофе ты для меня поставил?
— Да, конечно!
— Принеси его сюда. Хорошо, Чик?
Он пошел заваривать кофе, она принялась одеваться.
— Старый Кальбфляйш толкал речь сегодня утром? — спросила Джули.
— Понятия не имею, — отозвался Чик.
Ему даже в голову не пришло включить телевизор, хотя он и прочел вчера вечером в программе о том, что речь передадут. Ему было чихать на все, о чем собирался тарахтеть старый маразматик.
— Тебе и в самом деле нужно тащиться на эту чертову работу?
Джули не сводила с него глаз, и он впервые, пожалуй, увидел, как они красивы. Ее глаза были похожи на хорошо отшлифованные бриллианты, нуждающиеся прежде всего в дневном свете — только так могли проявиться их великолепные качества. У нее была также странноватая для женщины квадратная челюсть и чуть крупноватый рот, пухлые и неестественно красные губы загибались книзу, как у древнегреческих трагедийных масок, отвлекая внимание от неряшливо окрашенных волос. Фигура у нее была просто прекрасная, со всеми необходимыми округлостями, да и одевалась Джули хорошо, вернее, выглядела великолепно, что бы на себя не надела. Ей шли любые тряпки, даже хлопчатобумажные изделия массового пошива, доставлявшие столько трудностей другим женщинам. Вот и сейчас она натянула на себя то же, в чем была вчера вечером — оливкового цвета дешевое платье с круглыми черными пуговицами, но даже в нем она выглядела первоклассно, другого слова и не подберешь. У нее была аристократическая осанка и прекрасные кости. На это указывали ее скулы, нос и превосходные зубы. Немкой она не была, но происхождения явно нордического — возможно, шведка или датчанка. Глядя на нее, Чик подумал, что годы на ней почти не сказываются, она казалась самой настоящей небьющейся игрушкой. Он и представить себе не мог, что она может стать оплывшей, толстой и унылой.