Валерий оборачивается и видит, как падают воины в рядах. Загремели рога, и толпа врагов, потрясая оружием, бросилась на них. Они что‑то яростно кричат, и их крик ужасен, он парализует волю. Стоящие рядом воины ведут себя странно. Одни плотнее сжимают щиты, другие пятятся, открывая фланги товарищей. А враги уже совсем близко, и с их стороны летят уже копья, камни, щиты. Валерий снова оборачивается, и видит, что там мало кого осталось. Их тылы бросились бежать, оставляя на поле раненых, и убитых стрелами. Охнув, падает стоящий рядом здоровяк–сосед. На мгновенье Валерий видит его лицо, изуродованное камнем, чувствует тупой удар выше панциря и острую боль в груди. Стрела. Он пытается вдохнуть, но не получается. Тяжело, ох тяжело. Он оборачивается на врагов. Они близко, шагах в десяти. Сквозь пелену видны их раззявленные в крике лица. Ноги подгибаются, и он падает. Над ним проносится толпа врагов. Последнее, что чувствует Валерий — это запахи крови, земли, и то, что он умирает.
Он открыл глаза и проснулся. Перед ним матово–голубым светом отблёскивал потолок. Валерий потихоньку приходил в себя. Это не поле боя, это его квартира и запахи совершенно другие. И он, слава Богу жив, лежит не на сырой земле а в собственной кровати, мокрой от пота. Видение, в которое он столь явственно погрузился, отпускало его не сразу. Ему все еще казалось, что реальностью было именно поле боя, и он какой‑то хитростью или колдовством смог избежать смерти. Об этом напоминала и тупая боль в груди. Валерий прошелся по комнате, выглянул в окно. На улице было так пасмурно, что было сложно определить, рассвело уже или нет. Он посмотрел на часы на стене. 8.29.
Что же, день сегодня, похоже, не задался. И как подтверждение этого по оконному стеклу брызнули капли дождя.
— Свет, телевизор, первый канал — внятно произнес Валерий и уселся в кресло. Свет в комнате медленно разгорался, достигая уровня, заложенного программой. Телевизор на правой стене начал крутить заставку новостей, пока диктор торжественно не объявил.
— Приветствуем Вас. Сегодня утро, двадцать пятое июля две тысячи двадцать восьмого года.
Валерий не слушал. Сон занимал его полностью. Не то чтобы он поразил его. Вовсе нет, этот сон преследовал его в течение двух месяцев и он уже к нему привык. Сам факт такого преследования был не понятен, и лежал за гранью разумной логики. Посещать психиатра Валерий не торопился, поскольку абсолютно не верил в силу великого анализа по Фрейду, и к тому же, у него было ощущение, что здесь что‑то другое, с психиатрами совершенно не связанное. И вот это что‑то его сильно занимало. Вначале сны были не такими батальными. Низкий, стоящий на холме, приземистый домик с кучей пристроек, окруженный виноградником. Рядом с домом, выложенный изнутри булыжниками, бассейн, куда стекает с крытых деревом и грубой черепицей крыш вода. На стене сохнут лепешки из пахучего козьего сыра. Производители сего продукта периодически блеют за виноградником, оттуда же слышны детские крики. Далее поход, к которому он готовился где‑то с неделю, и потом эта битва. Свою смерть Валерий видел уже раз пять в различных ипостасях, и всё равно бесстрастно наблюдать за ней не мог.