Раглан был уверен, что не должен наступать без французов. И те, кто критиковал его за промедление, не всегда помнил о поставленном британским правительством условии действовать только совместно с союзниками. В инструкции правительства говорилось, что «не предполагается участия в каждой операции равного количества союзных войск. Это не всегда удобно. Однако правительство настаивает на предварительном совместном обсуждении и согласовании каждой операции». Он не мог сделать ни шагу без французов. По словам Сент-Арно, они потеряли в битве 1600 солдат и офицеров. Но Раглан был уверен, что реальные потери французов не превышали 560 человек. Теперь французов было больше, чем англичан. К тому же вряд ли кто-нибудь из них до сих пор участвовал в серьезных боях. Однако, послушав разговоры их офицеров, можно было подумать, что это французы в одиночку выиграли сражение. И действительно, Сент-Арно беззастенчиво приписывал себе львиную долю заслуг. «Победа! Победа! – писал он жене. – Вчера я полностью разбил русских. Я захватил их позиции, которые обороняли 40 тысяч солдат. Они сражались храбро, но ничто не может противостоять боевому духу французов». «Я потерял меньше людей, чем англичане, – писал он в письме брату, – потому что действовал быстрее. Мои солдаты бежали; их – шли пешком».
Тщеславие француза иногда выводило Раглана из себя и заставляло терять терпение. В тот вечер за ужином, услышав громкие звуки трубы, доносившиеся из французского лагеря, он довольно раздраженно заметил: «А вот и они со своим «ту-ту-ту». Это единственное, что они умеют делать!»
За следующий день ничего так и не было решено. Из-за отказа французов немедленно наступать на Севастополь англичане получили возможность переправить своих раненых на корабли флота. В условиях нехватки транспорта это был довольно длительный процесс. Теперь уже Сент-Арно мог с полной уверенностью заявлять, что это англичане, а не он снова задерживают наступление союзников.
Наконец обе армии были готовы. Теплым солнечным утром 23 сентября 1854 года они выступили от холмистых берегов Альмы в сторону живописной долины реки Качи. Воздух благоухал запахами цветов. По дороге солдаты могли собирать тяжелые гроздья винограда, набивать карманы и ранцы дынями, абрикосами и грушами. Иногда за заборами садов слышалось кудахтанье кур. Услышав его, солдаты немедленно бросались на звук, и вскоре только кучка перьев напоминала о домашней птице, которая имела несчастье оказаться на пути армии. Домики крестьян были чистыми и аккуратными, а местные жители держались дружелюбно и немного застенчиво. Вскоре солдаты увидели, что в Крыму живут не только крестьяне. Армия прошла мимо нескольких больших загородных домов. «Вы не можете себе представить, – писал своей тете лейтенант Ричард Вильямс, – как много было украдено солдатами из домов русской знати и богатых жителей Севастополя. Дома были великолепно обставлены, в них висели люстры выше человеческого роста, имелся прекрасный фарфор, позолоченные безделушки и т. д.». Дорога была усеяна имуществом, брошенным быстро отступавшей в сторону Севастополя русской армией: повозками, полевыми кухнями, ящиками с боеприпасами, вещевыми мешками, одеялами, котелками. Но сама армия, казалось, растворилась в воздухе. Не были обнаружены и укрепления у Бельбека, о которых так много разглагольствовал Сент-Арно. Данные о наличии в устье реки артиллерийских батарей и кораблей севастопольской эскадры оказались ложными. Никто не препятствовал движению союзников на Севастополь. Русские отступали так поспешно и беспорядочно, что даже не уничтожили мосты и колодцы. Несмотря на несколько случаев заболевания холерой, армии постепенно восстанавливались после эпидемии. И это при наличии огромного количества фруктов, которые все ели немытыми. Моральный дух солдат был как никогда высок. Казалось, война почти выиграна. Ходили упорные слухи о том, что князь Меншиков перерезал себе горло, а ворота Севастополя открыты на милость победителей.