– Что?
– Ту сигаретницу Фаберже, что ты мне тогда толкнул, у Лобанского прикупил?
– Ну да, – после некоторого молчания сознался Степа. – А что, все честно, он продал, я купил… Честно уж говоря, я у него все купил – и те две солонки, и портсигар, и сумочку… Все серебро, что вам тогда привез.
– А говорил – у разных людей, – мягко укорил Смолин.
– Василий Яковлевич, это ж бизнес… К чему светить места грибные и рыбные? Вы б, чего доброго, сами сюда и нагрянули, как оно, я смотрю, и вышло. Фаберже, правда, оказался один-единственный…
Смолин мрачно чертыхнулся про себя. Он уже откровенно жалел, что все привезенное Степой (за исключением Фабера) столкнул моментально и относительно дешево. Ну, сделанного не воротишь, кто б знал… А теперь, учитывая источник, откуда вещички поступили, можно предполагать, что и что-то из прочих серебрушек вышло из мастерских Фаберже. То, что на них не было его клейма, еще ничего не доказывало: вопреки распространенному среди дилетантов убеждению, свое фирменное клеймо Фаберже на вещах, вышедших из его мастерской, частенько как раз и не ставил. Многое из того, что для него делали, например, Рукерт, Шрамм, Ниукканен, да и другие, отмечено только их «именниками» – хотя вещи создавались по заказу Фабера, им продавались. Так уж тогда было принято. И принадлежность многих вещей мастерским Фаберже эксперты определяют по чистой интуиции. Ну, да что уж теперь слезы лить, что с возу упало…
– И часто ты у него вещи покупал? – спросил Смолин.
– Один раз. Он вообще-то их продавал с превеликой тоской… Деньги срочно понадобились. Он книжку хотел издавать.
– Что еще за книжку?
– Ну, свою собственную. У него ж было три книжки, вы знаете? Краеведение и все такое…
– Знаю, конечно, – сказал Смолин. – Успел пролистать. Вон они стоят… А что, он и четвертую писать собирался?
– Почему – «писать»? Он ее уже написал, я сам рукопись видел – толстенная. Я ему бесплатно рисунки ксерил – ну, ради поддержания отношений на будущее. Там ему нужно-то было всего десяток ксерокопий, деньги смешные…
Смолин задумчиво прищурился. Они со Шварцем и Фельдмаршалом чуть ли не сутки – все светлое время и бо́льшую часть прошлой ночи – методично, с большой сноровкой инвентаризовали, так сказать, доставшееся наследство. Да и часть сегодняшнего дня, не управившись, прихватили. Абсолютно всё имевшее хоть маленькую ценность, было ими учтено и оприходовано, да вдобавок разделено на три категории: продать сразу, придержать, выбросить потом нафиг.
Так вот, никакой рукописи не было. Пишущая машинка, старенький югославский «Юнис», имеется, вон она в углу, в белом чемоданчике. Пачка бумаги и ленты среди пересмотренного присутствовали. Но никакой рукописи, никаких записей.