— Да это одного и то же, — сказал я, повернувшись к ней. Теперь она пристально смотрела на меня. Я тогда еще носил форму. — лакированные сапоги, идеально выглаженные брюки, стандартная сорочка со знаками отличия. Фуражка лежала на столе, и на нее уже попала пара капель виски, — Где‑то я такое слышал. Если не найдем баланса, середины, то толку со всех этих… старых фотографий, помятых пластинок, пожухлых воспоминаний. Не человеком станешь, а просто чучелом, набитым собственным дерьмом.
Опираясь на стойку и повернувшись спиной к бармену, она, немного помедлив, спросила:
— А если нам придется отказаться от всего, что нам дорого, чтобы обеспечить лучшее будущее — что бы Вы сделали?
Я затушил сигарету, поставил уже пустой стакан и сказал:
— Лучшее? Если лучшее, то — да. Да.
Она улыбнулась — сначала немного удивленно, а потом так, как улыбается экзаменатор, когда слышит правильный ответ.
Эту ночь мы провели вместе.
Это была очень хорошая ночь.
Я бы хотел, чтобы она никогда не кончалась.
Я не знаю, сохранились ли у меня другие воспоминания.
Трудноуловимое движение лифта по нерушимому маршруту началось. Я напряг все свои чувства, пытаясь понять, куда он едет: вроде бы вниз. А теперь вверх. Влево. Вправо. Вверх. Вниз. Мне начинало казаться, что я не я, а синапс, летящий по паутине нервов того, кто меня выдумал, или же что я кусок дерьма в кишках проглотившего меня кита. Деревянный мальчик так хотел стать настоящим.
Я посылка внутри трубок пневмопочты. И внутри этой посылки — бомба. Единственное правильное и достойное применение часового механизма.
Тик-так.
Часики тикают — скоро будет взрыв.
Когда двери раскрылись, я очутился в огромном, бескрайнем кабинете. Знакомом до боли, до дрожи в коленях, то нервного тика, до желания закурить.
В кабинете?
Нет, это скорее была черная дыра, самое сердце настоящей черной дыры.
Здесь можно было бы открыть торговый центр, с бутиками размером с футбольное поле, не меньше. И пол, и потолок были сделаны из темно-серого мрамора с какими‑то причудливыми узорами, письменами, напоминавшими каббалистические схемы какого‑нибудь Древа Жизни или еще какой‑нибудь бред.
Там не было стен — точнее, стенами служили сплошные окна, из которых бил кроваво-красный цвет. Лишь изредка между ними были тонкие стальные перегородки, и лишь по тому углу, под которым они шли, я мог догадаться, что комната эта (если это слово вообще применимо для таких вот анклавов) была на самом деле круглой.
Красный свет, яркий в окнах и совсем уже тусклый на полу и потолке, из‑за чего он выглядел довольно грязно, сначала немного слепил мне глаза, но я к нему быстро привык, так как был здесь не в первый раз. Несмотря на огненную оргию света, в комнате или было очень холодно, или я уже начал выдыхать табачный дым. Не знаю, я не очень различаю запахи, если честно.