И в них был страх.
Я не услышал, как он приземлился, но я точно знал, что он был мертв.
Вытянутая рука, которой я держал принцессу, начала немного побаливать. Если бы на нас смотрели со стороны, то подумали бы, что какие‑то два идиота вздумали танцевать танго на крыше. Она стояла на самом краю, спиной наклонившись в эту пропасть.
Скользим.
— Нет, нет, нет.
Я притянул ее к себе, и мы снова твердо стояли на своих двоих.
— Да уж, прервали нас… — сказал я, роясь в карманах в поисках сигареты. Я хотел было дальше что‑то сказать, но, увидев ее лицо, я не нашел сил продолжать.
Все то же лицо.
Оно не казалось мне испуганным.
Оно было практически безразличным.
Кажется, все голоса, все звуки мира в этот момент прекратили свое существование, чтобы мы как можно отчетливее слышали друг друга.
Эта секунда была рождена только для нас двоих.
Двух мертвецов, что продолжают вечно бродить по земле.
Сердце потяжелело от хлынувшей в него крови.
— Ты помнишь меня?
— Нет. В базе такого объекта нет.
Я знал, что она так скажет. Знал — и не мог сдержаться.
Что же именно они восстановили? И чего они достигли?
— Зачем, зачем они вернули тебя? Зачем? И что у них получилось? У них получилось? Вы хоть получили то, чего хотели?! Вы смогли выкачать из нее все знания, все ее тайны и секреты, все эти проклятые открытия? Вы довольны? — закричал на нее я, словно она была телефонной трубкой, по которой я говорил с самим дьяволом, стоявшим за всем этим.
— Почему ты здесь? — спросил я, успокоившись.
— Я должна была покинуть закрытую территорию комплекса.
— Наигрались вдоволь и выкинули, да?
— Нет, такой директивы не поступало.
На секунду я забыл, как люди говорят или вообще какие‑нибудь звуки издают.
Перезагрузился, вспомнил.
— Ты им не рассказала им… о своих… исследованиях? Никто не знает?
— Нет. Имманентный императив не позволяет.
— Какой императив? — лишний вопрос. Я знал, что она скажет.
— Первый императив: Сохранение тайны. Уничтожение субъекта, владеющего тайной… — и она медленно зашагала к самому краю.
Почему‑то я не смог сдвинуться с места. Это была не боль и не усталость — я просто не мог. Я застыл. Превратился в глыбу льда. Все стало на свои места. И я понял, какой же идиот я все эти годы был.
— Нет. Нет… — начал я, — Ты ушла один раз, и… ты ничего им не рассказала, ты вернулась, ничего им не рассказала снова, ты можешь жить!.. Ты вспомнишь меня, это же твой мозг. Это, — и со слезами в голосе сказал я, — твое сердце.
Мозг, что они восстановили. Сердце, что он сохранили.
Но даже каменные статуи могут двигаться.
Еще один шаг, и упадет.