На толстуху с корзиной Мальчик старательно не смотрел, но все равно видел ее грозную большую неподвижную фигуру. Неподвижную, как памятник… И вдруг шевельнулась. Беглец с ворованными деньгами за пазухой сжался, готовый юркнуть в сторону, но в то же мгновение понял, что шевельнулась не только толстуха, а и все остальные. Толпа ожила, задышала, смолкла разом и стала медленно втягиваться в разверзшуюся воронку.
Следа от придавленной моли не осталось – убедившись в этом, Адвокат отправился к шахматному столику, к вчерашней позиции, которая терпеливо дожидалась своего творца и теперь стала оживать под его взглядом. Внимания и сосредоточенности требовала она, быстрого счета – увы: тяжелая после бессонной ночи голова отказывалась работать. (А вот на Мальчика бессонная ночь не подействовала; спустившись в метро, быстро сориентировался в хитросплетениях линий и пересадочных узлов.) Но дело, конечно, не только в бессонной ночи, а еще – и Адвокат прекрасно сознавал это – в возрасте. Сейчас, наедине с собой, он не ощущал его так уж сильно, зато рядом с молодыми, особенно с детьми, чувствовал себя стариком.
Это не угнетало его. Напротив, испытывал род странного удовлетворения, как это было, например, когда за этим самым столом играл с Мальчиком. Видя горящий детский взгляд, почти физически ощущал усталую холодность своего потухшего взора, а летучая быстрота легкого жадного ума утяжеляла пирамиду его долгого опыта.
И вдруг… Вдруг случилось нечто противоположное: он помолодел, полегчал, распрямился, в глазах вспыхнул огонек (и это было не только отраженное солнце), а мускулы налились силой. Он греб, и весла слушались его, и лодка слушалась, и Мальчик слушался – слушался внутренним своим естеством, радостно и самозабвенно подчиняясь взрослому красивому человеку. (Невероятно, но Адвокат чувствовал себя тогда красивым.) Им восхищались, ему верили, и в те минуты на Галошевом озере он ни за что не обманул бы этой веры. Мальчик вызвал, всколыхнул, пробудил в нем почти такие же чувства, какие он испытывал когда-то к Шурочкиным обидчикам. Адвокат, забывчиво сжимавший в руке ладью, понял это – понял только сейчас! – и испарина покрыла большой бледный лоб. В страх превратилась смутная тревога, в отчетливый пронзительный страх. Специалист по риску чувствовал, что допустил тогда непростительную оплошность, и оплошность эта может обернуться для него катастрофой. (Коварный Мальчик уже переходил с кольцевой линии на радиальную, которую Адвокат привычно называл своей.)
Поставив ладью на прежнее место, пошел в спальню – здесь все еще царил полумрак, – стал раздвигать шторы, В карнизе заклинило, и он взгромоздился на стул, дернул легонько, потом сильней, и услышал хруст ломающегося металла, а следом – тихое мелодичное звяканье. Пал еще один держатель… От облицованного плиткой дома напротив отражалось солнце, но этот вторичный свет не шел ни в какое сравнение с тем, что заливал кухню. Спустившись со стула, без труда отыскал погибший держатель и, точно отмерив взглядом расстояние, положил мертвую железку на подоконник. Следы Шурочкиной кисти виделись сейчас не так отчетливо, как вечером, в ярких закатных лучах, но он все же разглядел их. Кисть, целехонькая, лежит на своем месте, и скоро он снова пустит ее в дело. Каждое лето освежает ограду…