Полюбили его московиты!
Разухабистая девка кинулась к нему сквозь заслон рынд с распахнутыми руками, кокошник набок свалился.
— Люб ты, князюшко! — возопила она.
Жеребец всхрапнул, князь свесился с седла, сгреб одной рукой девку и поцеловал взасос. Только и успел заметить выгнутые, крашенные сурьмой брови и ошалевшие от привалившего счастья глаза.
— И ты ништо, — опустил ее на землю Скопин-Шуйский.
Опустил и забыл разом. Соболью шапку набок сбил, опять картинно подбоченился и перехватил злой взгляд сидящего прямо на земле нищего в веригах.
— Чего осмуренный? — подмигнул ему князь улыбчиво и по-доброму. — Радуйся, дедка!
— Дуракам праздник, — ощерился нищий и, толкнувшись руками, быстро убрался за спины гомонящей толпы. Рынды не заметили старика, крамольных слов не услышали, а они довольного князя по сердцу не корябнули. Вороной жеребец перебирал заученно красивыми ногами по проходу к Боровицким воротам.
— Ишь какой картинный! Красавец у тебя племяш, — скосился на стоящего рядом боярина Федора Шуйского думный Михаил Романов. Встречающие бояре полукругом стояли на въезде.
— Ништо, — польстило Шуйскому. Бороду огладил и голову задрал повыше.
— А в Кремль прет, — подтолкнул его в бок думный.
— Ку-у-да ему, — процедил Шуйский, но подначка заела.
Призвал он своего племянника с Рязанщины два года как. Считал деревенщиной неумытой, а тот обтесался быстро, в ратном деле толк поимел и в воеводы вышел за полгода. Бабам нравился, на пиру не хмелел. Теперь вот славу за хвост поймал, возгордится теперь…
Сам он, боярин Федор Шуйский, дальней родне выделил уезд Скопин, откуда черпал себе помощников верных и дружинников. Чего уж там. А обидно.
Коварный хитрец Михаил Романов поглядывал на Шуйского с прищуром и считывал утаенные мысли с лица Шуйского.
— Куды ему, — зло процедил Шуйский, изготовившись к парадной встрече дружины.
Романов тож недолго упивался расстроенным видом боярина, больше заноза беспокоила своя — как бы дружинники пришлые не учинили разор в сердцах московитов, как случилось то, когда повесили на Спасских воротах «воренка», сына ненавистного Лжедмитрия. Не поверил тогда люд Романовым: заезжие новгородцы смуту подняли, законного, мол, наследника убили и незаконно потому избрание боярина Михаила Романова на трон. Поляки по всей Европе рассылали «прелестные письма», где называли царя Михаила Федоровича вождем Федоровичем, великим князем — и только. Ненастоящим то есть. Пришлось уступить Шуйским, венчать на царство Василия из Шуйских, зато патриарший сан достался Федору Романову. Пока еще разжуют Шуйские, в какую фигу выйдет им патриаршая митра на голове Романова… Не видать им оттого царского престола во веки веков.