Мой папа был коллекционером. Когда мне было пять лет, и я просила щенка, он подарил мне далматинца, потом еще одного, и так, каким – то образом, наш огромный дом заполнился собаками, бесконечно лающими друг на друга.
Потом это были классические Корвэйры, с отогнутыми вверх рамами. Для них папа арендовал гараж.
Затем, настал черед старых мегафонов. Произведений искусства местных скульпторов. И, наконец, автоматов для пинбола.
У папы было порядка семидесяти автоматов в отдельном месте хранения, и еще семь или восемь дома, в игровой комнате. Фактически, папа заключил с Энди первое деловое соглашение именно по пути в игровую комнату. Папа не имел понятия о том, что Энди никогда в жизни не играл в пинбол, а тот вел себя так, будто папина коллекция автоматов была самой фантастической вещью, которую он когда – либо видел, и он ухитрился выглядеть так, будто играл в пинбол с тех пор, как он достиг уровня. Папа был сражен, в то время как я буквально трепетала. Мне был всего двадцать один, и я не знала, как отнесутся мои родители к моему парню, который был старше меня почти на десять лет. Но папа сразу же сделал все, что мог – своим временем и своей чековой книжкой – чтобы поддержать наши отношения и амбиции Энди. Моего папу всегда было легко к себе расположить, и однажды достигнув этого, практически невозможно было его в себе разочаровать.
Правда, пока он не встретил Энди на романтическом ужине с девушкой, которая не была его дочерью. Вопреки папиным словам, и его настоятельным уговорам разглядеть истинного Энди, а не общественный придуманный образ, я предпочла поверить словам своего парня, который утверждал, что эта девушка была усердным работником его команды, расстроенная из - за разрыва отношений со своим молодым человеком, и которой нужно было, чтобы ее кто – нибудь выслушал. Вот и все.
Какой заботливый начальник.
Через два месяца его снова застукали журналисты местной газеты, когда он изменял мне уже с другой девушкой.
Я скормила четвертак автомату и сжала руки по бокам, смотря, как сияющий серебристый шарик падает на поле. По – видимому, в аппарате не работала музыка, свистки и звоны колокольчиков, отчего игра казалась пугающе тихой, пока я выпускала шарик на поле, толкая его выше, и подталкивая аппарат бедром. Я потеряла навык, и играла из рук вон плохо, но мне было все равно.
За последние недели, у меня было несколько подобных, кристаллизующих моментов. Моментов, в которых до меня одновременно доходило, насколько сильно я выросла, и насколько мало, на самом деле, я знала о жизни, и об отношениях. Некоторые из этих моментов проявлялись тогда, когда я наблюдала за Беннеттом и Хлои, за тем, как они тихонечко подкалывали и обожали друг друга в равной степени. Еще один такой момент посетил меня сейчас, во время игры с самой собой, где я почувствовала себя более собранной впервые за очень долгое время.