Но вернемся в Нижний. Вслед за этим меня пригласили в окрестности города Бор, в имение Метелкиных. Там ничего таинственного не случилось, лечил я артрит хозяйке и холецистит ее неофициальному мужу, ухаживал за девушками в доме, наслаждался деревенской жизнью и природой. Лео там тоже понравилось, и угощение, и тамошние кошечки, и то, что строгая хозяйка всех обитателей держала в кулаке, поэтому они фамилиару не надоедали с восторгами, поглаживаниями и поцелуями. Всего лишь столько, сколько он позволял. А какой сметаной его там угощали после набега на погреба и истребления там мышей и крыс… Такой сметаны в его жизни еще не было. Но пора было возвращаться к купцам, приказчикам и иным жителям города Нижнего. И в Нижнем прозвучал третий звонок. Первое время я даже не понял, что это именно он. Просто рядовое событие отчего-то запечатлелось в памяти и потом вспомнилось так, словно сам себе сказал — дескать, запомни это и горе тебе, если ты ослабнешь памятью.
Было близко к шести вечера — до темноты в первых числах июня еще страшно много времени. Я стоял перед иллюзионом «Светлояр» и размышлял над одним из проклятых вопросов современности, а именно пойти ли мне на фильму «Черный жемчуг» или нет. В итоге размышлений я решил, что туда я не пойду. В принципе это нельзя было назвать ошибкой или удачей — фильма была ни хороша и ни плоха. После нее душа не раскроется навстречу свету и добру, но и тошнить от зрелища на экране не будет. Когда я в другое время ее посмотрел, то убедился в этом. А тогда я стоял и продолжал размышлять над следующим, не менее острым вопросом: коли не пошел, то куда теперь идти?
Как раз распахнулась дверь иллюзиона, и посетители стали выходить из зала. За эти полчаса до сеанса, на который я решил не идти, как раз и приготовят зал к следующему просмотру, проветрят, подметут, а публика пока в буфете примет кто лимонад, а кто и коньяк. Так что я повернулся к выходящей публике и рассматривал ее. Это был последний из дневных сеансов. Поэтому на нем встречались чаще учащиеся. Те, кто работает, еще только эту работу закончили, им еще не хватило времени, чтоб добраться до кино, поэтому они только сейчас придут домой на ужин или только встретятся со своими девушками, чтобы спросить их: не желает ли она в синематограф?
Но вот этот человек явно не учащийся, а скорее аборигенский дворянин, хотя и одет как пришлый. Худощавое, энергичное лицо, нос с горбинкой, придающий некоторый оттенок хищности. Руки сжимают тросточку, как будто это не поделка из легкого тростника, а булава или какое-то подобное оружие. Усов и бороды нет, волосы острижены под горшок, как привыкли стричься те же самые аборигенские дворяне, то есть все ниже кончиков ушей сбрито, а выше — сколько есть, столько и оставлено. Как шутили в начале новой эры — чтобы волосами шлем на голове удерживать. В каждой шутке есть доля шутки, потому что ее автор не представлял, что непосредственно на голову железо шлема не насаживалось. Всегда надевалась амортизирующая шапочка.