Творог был суховатый, видно было, что прошел долгий путь с воли, но я жевал медленно, запивал дистиллированной водой и чувствовал, как делается мне легче, как стихают боли. Да, вера — это великая сила. Уже назавтра я почувствовал улучшение, прошло еще два дня, и мне стало хорошо, я уже не жег хлеб, сушил его и ел сухари с водой, немного прибавляя творога, который прятал в холодном отсеке подвала.
Оказалось, это Асмодей рассказал обо мне Третьяку, и тот решил помочь. Передал заказ через переводчика за проволоку, одна женщина принесла переводчику, он — лагерному полицейскому, который и отдал творог Третьяку, получив за это махорку.
Так произошло мое знакомство с Гришей Третьяком. Еще я не знал, что жизнь нас столкнет близко в подпольной борьбе.
* * *
Николай Гутиев пригласил меня зайти к нему, в рабочую команду, где расположены комнаты переводчиков. В лагере есть свои переводчики — внутрилагерные, они ничего общего не имеют с переводчиками из комендатуры.
Рабочая команда отделена от всего лагеря проволокой, но нас пропустил полицай, знакомый Николая, и мы вошли на территорию, где стоит несколько четырехэтажных домов, бывшие квартиры комсостава гарнизона. Во втором подъезде одного из домов на всех этажах жили переводчики, хорошо или плохо знающие немецкий язык. Одни знали всего несколько необходимых фраз, другие, как Толя Веденеев, владели языком лучше немцев. У всех были свои судьбы, но все хотели выжить и потому назвались переводчиками. Среди пленных не считалось грехом быть переводчиком, так как мы знали великолепно разницу между переводчиками комендатуры, приехавшими за фашистами в Россию, как шакалы, чтобы нажиться, поживиться русской землей, и переводчиками внутрилагерными, переводившими команды и задания немцев рабочей команде: нарубить дрова, разгрести снег, вымыть полы и т. п.
Коля познакомил меня с очень хорошими людьми. Только вчера из их комнаты забрали одного переводчика, который до войны был преподавателем марксизма, по национальности еврея, он себя чувствовал настолько угнетенно, что не выдержал напряжения, и вчера нашли его в уборной. Он стоял на коленях перед унитазом, свесив в него голову, и, когда спросили, что он делает, сказал: «Дышу свежим воздухом. Только здесь я могу свободно дышать, всюду отравленный воздух». Его забрали в госпиталь, но, наверно, расстреляют. Вот и назавтра назначена проверка состава переводчиков, нет ли евреев.
Было уже поздно, идти через ворота без пропуска нельзя, и я решил остаться ночевать у Николая. Лег на столе, подмостив вещмешок под голову. Только заснул, вдруг крик команды — и надо мной стоит комендант лагеря, сам полковник новоиспеченный: