, нечто отличающееся от вещи, которую можно по своему произволу только употреблять, начинает видеть нечто значимое, а потому рассказывающий менее опасен. Ал слушал про подвиги человека с костистым лицом, но — странное дело! — доверчивее становился сам — и напрасно. Хотя, как могло быть иначе: негде ему было прежде изучить азиатскую душу.
— Но всё это в прошлом, — криво усмехнулся собеседник, и Алу на мгновение открылись чёрные провалы зрачков незнакомца.
— А теперь чем занимаетесь? После того, как уволились из армии?
— Я? — лицо незнакомца стало и вовсе недвижимым, и он, очевидно, желая сменить тему, представился: — Джамшед.
— Очень приятно. Ал.
— Откуда?
— Из Москвы.
— Ого! Так издалека? Какие-нибудь дела? В наше время гость оттуда — большая редкость. Люди сейчас боятся, всего боятся, значит, только дела — и серьёзные — могут… — Джамшед, не договорив, многозначительно замолчал.
— Да нет, никаких дел. Всё проще. Как раз именно потому, что — редкость, я и приехал. Тут у вас, судя по газетам, творится такое, что не сегодня-завтра границы перекроют — и навсегда, и со Средней Азией уже не познакомишься. А мне в ваших местах бывать не приходилось. Вот и решил приехать. Посмотреть. А что касается до дел, то я… Я — писатель, и…
Джамшед непроизвольно поднял руку, как бы останавливая Ала: он явно не поверил. Дескать, не надо сочинять — правила игры я знаю…
Некоторое время Джамшед молчал, опять как будто что-то высматривая за спиной Ала. Наконец, лицо его исказила ехидная усмешка.
— Значит, любите путешествовать?
Ал пожал плечами.
Когда писатель (а так ли уж важно, что до публикации первой книги Ала тогда оставалось ещё шестнадцать месяцев?) переезжает с места на место, он развлекается или что делает? Как объяснить далёкому от творчества человеку, что если хотя бы раз впасть в соблазн и не последовать внутреннему движению души, пусть порой странному, то душа черствеет, и ничего ст`оящего на бумаге уже не получается? Путешествуя, в какой из плоскостей реальности находится писатель? И когда он поймёт, зачем так поступил? И чем обогатился? Но Ал всего этого объяснять не стал даже и пытаться, а начал рассказывать, что иной раз просто полезно поменять место работы, поменять окружение, остаться одному, чтобы не было рядом знакомых и, главное, всех тех, кто почему-то возомнил себя в его жизни советчиком… И вообще, смутные времена — благословение в смысле неожиданных ситуаций. И, соответственно, прозрений… Что, собственно, единственно интересно. Действительно, что в этой жизни может быть интересней, чем прозрение?.. Да, Джамшед, в этих местах нет никого… Нет, жены нет… Почему?.. (Почему? Ну не рассказывать же ему, едрёна корень, что одна жена предала и развелась, вторая, на удивление, поступила так же, хотя повода для развода он ни малейшего не подавал. И чего им, бабам, только не хватает?) Почему? Наверное, невеста моя ещё не родилась… Нет, здесь нет не только родственников, но и знакомых… Опасно?.. Я не боюсь… Почему? Так… Нет, не секрет… Серьёзно, не боюсь — и всё!..