— У меня сегодня кто-то был, — разнесся оттуда его громкий ворчливый голос. — Волосок на столе сдвинут. Я сразу заметил, как пришел.
— Ах, это я была, — отозвалась со двора Лидия Александровна, размахивая веником.
— И я заходил, Лева.
Арсений Арсеньевич выглядывал из дверей своего кабинетика и, задрав голову, кричал наверх:
— Чисто профессионально хотелось взглянуть, ты уж извини, пожалуйста.
Кунцевич остановился у калитки, сложил руки рупором и закричал в сторону чердачного окна:
— И я был! Вот вернусь — и сговоримся насчет дуэли! — И сразу же поспешил знакомой дорогой к Людмилиной даче, не оглядываясь на спутницу, которая за ним не поспевала. В нем клокотала ярость. Маркиз радостно кинулся следом, но он криком отогнал собаку, и та, обиженная, затрусила к дому.
— Зачем вы смотрели незаконченное? — догнал его Людин голос. — Лев Моисеевич этого не любит.
— А мне наплевать, любит он или нет, — выпалил Кунцевич. — Давайте-ка присядем на минутку.
Они шли по тропинке, сокращающей путь. Тропинка вилась по лугу, тут можно было присесть на старом бревне. Кунцевич подстелил для Люды свою куртку, а сам сел на траву рядом. Люда оказалась на возвышении и растерянно вертела головой, заранее испуганная.
— Почему вы так странно живете? — с налету начал Кунцевич. — Вы — красивая, молодая…
— Как вы сказали? Я? Вы… действительно так думаете?
Он запнулся.
— Не важно. Что вы к словам цепляетесь. Ну зачем вам этот Пьеров.
— Но он же замечательный художник!
— Скажите, вообразил себя Тицианом. Я уже говорил, что читаю его картины, как рентгеновский снимок. Каждое его тайное движение… и ваше, между прочим, тоже. Вы же не профессиональная натурщица, чтобы соглашаться ему позировать в его… для его гениальных замыслов. Он и натурщиц-то, скорее всего, не писал, ощущается это непреодоленное тягостное чувство, как у школьника, подглядывающего в замочную скважину. Неужели все из-за его мифического гонорара?
— Что вы? — с тихим недоумением вскрикнула Люда. — Не хочу я брать его денег. Это он меня умоляет взять для мамы, но я не хочу. И мама говорит — это чужие деньги. А я ему нужна, понимаете? Без меня у него ничего не получится. У него ничего больше нет и никогда не было. И мне хочется дать ему хоть что-то.
Кунцевич прервал, задыхаясь:
— Вам ему? Не смейте, слышите. Это опять наш общий морок, наш бред, наше неумение нормально… Я уж не говорю счастливо — просто нормально жить. Неужели вокруг вас нет ни одного нормального человека?
— Нормального? — Она задумалась. — Нет.
— Господи боже, да ведь даже Андрей лучше.