Алиса дернулась от неожиданности, убрав руку, и медленно повернулась ко мне. Она выглядела несколько раздраженной и даже испуганной, потому что я осмелился нарушить границы ее личного пространства.
– Это значит, что они могут уйти, – тихо ответила она.
– Да, это я уже понял, но что это значит? – сказал я и вдруг заметил, что Первая смотрит прямо на меня. По ее лицу бродили тени, и я никак не мог разобрать его выражение. – Им кто-то помогает… уйти? Та девчонка, накачавшая своего парня гормонами, ты знаешь, что с ней стало?
– Наверно, ее больше нет. – Алиса нахмурилась, потому что, кажется, я начал ее раздражать. – За этим ведь все сюда и приходят, м? У всех свои причины, все хотят уйти, и кому-то разрешают.
И Алиса отвернулась, притворившись, что слушает того парня с глазами старика, который все еще говорил свою исповедь, забираясь все глубже и глубже в себя. Мне хотелось спросить Алису еще о многом, но пришлось заткнуться. Я прислонился спиной к холодной стене, запрокинул голову назад и увидел большого розового слона. В пляске теней качавшегося фонаря он, казалось, ожил, словно в такт весело поднимал и опускал свой хобот, пока под его пристальным взглядом вскрывал свою душу очередной призрак. Розовый слон показался мне древним богом, воплощением Клуба Самоубийц, которому приносились жертвы. И я возненавидел его, эти его обманчивые розовые черты, внутри которых не было ничего, кроме серого грязного бетона, обведенного розовым мелком.
Вдруг фонарь погас, и слон исчез в темноте. Первая сказала: «Ты можешь уйти». Услышав это, парень с глазами старика зашуршал в темноте, захлюпал и затараторил: «Спасибо, спасибо, спасибо, я так счастлив, теперь я могу спокойно…» – Но ему не дали договорить. Фонарь перешел к другому призраку, зажегся свет, луч выхватил очередное измученное лицо, и слон затанцевал в тенях на стене свой безумный ритуальный танец. Я взглянул на того парня и – готов поклясться – он был действительно счастлив. От этого у меня по спине побежали мурашки.
А потом, когда фонарь зажегся и погас еще несколько раз, очередь дошла до Алисы. По ее лицу я понял, что в этот раз она не хотела молчать. Я чувствовал ее волнение, видел, как дрожат ее руки, когда она взяла фонарь и поставила себе на колени. «Не надо, – почему-то шепнул я, – ты не должна». Но Алиса сделала вид, что не слышит меня, она собиралась с мыслями несколько секунд, закрыла глаза и начала свою исповедь, которую я запомнил почти дословно.
6.
В детстве Алиса жила в собственном большом доме в одном из тех элитных коттеджных поселков с пафосным названием под Москвой. У ее родителей был гараж для семейного кроссовера, большой кирпичный забор и собака, а дважды в год, летом и зимой, они путешествовали по миру: горнолыжные курорты зимой, песчаные пляжи летом. Все было прекрасно, как в сошедшей с телеэкрана американской мечте. По словам Алисы, она была счастлива, пока они жили втроем. Но потом в их семье появилось