Многие из трактористов сделали по нескольку рейсов, и Гаймелькот встречал их как старых знакомых, припасая им свежую рыбу, выловленную в бурных водах Омваама коротенькой сеткой.
Лето было в полном разгаре, но уже чувствовалось приближение осенних нудных дождей. Промерзшая за зиму земля совсем раскисла и глубоко протаяла.
С каждым днем тракторам становилось все труднее. Гусеницы глубоко уходили в раскисшую глину, моторы надрывались от напряжения, а тяжело нагруженные сани не скользили, а плыли по размокшей тундре. А бывало совсем худо — изо всех сил вращались гусеницы, а трактор стоял на месте, меся глину, разбрасывая из-под себя раздавленные ягоды морошки. Тогда тракторист отцеплял сани и выводил машину на более твердое место.
В такие минуты Гаймелькоту становилось стыдно за свое бессилие — он ничем не мог помочь этим молодым парням, которые день ото дня становились все мрачнее и молчаливее.
Гаймелькот почему-то больше людей жалел машины. Да и сами трактористы не скрывали любовного отношения к железным, грохочущим чудовищам. Тем больнее было видеть, как в жидкой глине беспомощно крутит гусеницы трактор, словно большой, сильный, внезапно ослепший человек.
Гаймелькот был занят приготовлениями на зиму. Еще в теплые летние дни он руками нарвал несколько мешков травы, высушил ее и теперь обкладывал полог. На костре булькал большой чугунный котел, в котором варилась смесь из разных трав и кореньев. Это будет юнэв — прессованная масса, твердая как камень, но сладко тающая во рту. Чем дольше юнэв держать на морозе, тем он слаще.
Юнэв — это единственная пища, которую заготовил себе впрок Гаймелькот, а все остальное привезут сыновья, когда начнется охотничий сезон на песца. Жилище было надежно утеплено, и Гаймелькот принялся за починку зимнего охотничьего снаряжения.
Покончив с этим делом, старик отправился в ложбинку, скрытую меж высоких холмов. Он обошел толстые жерди, глубоко врытые в землю. Их было около десятка. Ветра и колючий снег отполировали их до блеска, сгладили неровности. Только при внимательном рассмотрении можно было заметить на вершинах жердей черты, отдаленно напоминающие грубо вырезанное на дереве человеческое лицо. Гаймелькот помазал губы идолов припасенной птичьей кровью. Этой пищи им должно хватить до следующего лета.
А тракторы все шли на север…
С того времени как помнит себя Гаймелькот, он живет здесь, невдалеке от устья Омваама. Много лет пролетело над его головой, и ветер времени выбелил его венчик тугих прямых волос.
На вершинах холмов сохранились ветвистые оленьи рога от немногочисленного стада, которое когда-то имел отец Гаймелькота.