— Или лавочник сошел с ума, а вместе с ним и остальные, или действительно наступили необыкновенные времена.
Оправдалось второе предположение. Через несколько дней к Гаймелькоту приехали люди из приморского поселения и издалека завели разговор о том, что ему нужно вступить в артель. Из любопытства Гаймелькот перегнал свое немногочисленное стадо в общий табун и принялся ждать, что будет дальше. Его уговорили отдать обоих сыновей обучаться грамоте, а затем посоветовали выбросить бубен, иначе его будут считать врагом новой власти, хорошей власти для бедных. Гаймелькот исполнил и это. Только на одно предложение он ответил категорическим отказом — переехать в прибрежное поселение. Тогда ему сказали, что он колхозник, и дали план — двадцать песцов за охотничий сезон.
Гаймелькота снабдили новыми металлическими капканами, о которых он раньше только мог мечтать. В первый же год он впятеро перекрыл план и его назвали «ударником», как будто он не имел собственного имени. Гаймелькот и раньше не мог пожаловаться на отсутствие внимания к нему, но теперь он твердо знал, за что его люди хвалят. В один из приездов в приморское селение, когда он уже собирался уезжать обратно, его увидел председатель колхоза и велел следовать за собой.
Возле бывшей лавки американца стоял человек с каким-то оружием, укрепленным на треножнике.
— Он сделает твое лицо для газеты, — торопливо сказал председатель и прислонил Гаймелькота к стене, — ты не бойся, он тебе вреда не причинит.
Человек долго наводил на Гаймелькота свое оружие, потом он велел стоять неподвижно и взял в руки тоненькую черную кишку с блестящим наконечником. Раздался щелчок.
«Осечка», — с облегчением подумал Гаймелькот и отошел от стены.
Лицо Гаймелькота было действительно сделано. Он видел себя в газете и слушал, как сыновья, перебивая друг друга, читали о нем заметку. Все было правильно, за исключением маленькой детали, на которую можно было бы не обращать внимания. В газете было написано, что он «бывший шаман»…
Сыновья выросли. Старший закончил Анадырскую сельскохозяйственную школу и работал зоотехником, младший разъезжал по оленеводческим бригадам с красной ярангой и показывал кино.
Гаймелькот был уже стар. Правление колхоза постановило" выплачивать ему пенсию, да и сыновья часто наезжали, привозили все необходимое и уговаривали отца переехать к ним в новый, светлый деревянный дом.
В приморском селении снесли последнюю ярангу. Даже семьи оленеводов стали оседать на центральной усадьбе колхоза, а Гаймелькот все жил один, в одинокой яранге на берегу Омваама. В поселке на него косились и говорили ему вслед: «Что с ним поделаешь — бывший шаман».