Так, Западу, если мы вслушаемся в это обращение, он
говорит: ту жажду Духа, которую вы сегодня испытываете, вы стремитесь утолить
из чужих, подернутых гнильцой колодцев какого-то экзотического Востока,
смешивая в одну дурманящую смесь восточную медитацию, йогу, Кришну,
дзен-буддизм и Тибет. Между тем все, что вы на самом деле ищете, есть у вас под
рукой, но не на чужом, а на вашем же, вскормленным теми же евангельскими
корнями Востоке, о котором вы просто наглухо забыли. Именно там все еще бьют
источники той самой воды, которую вы жаждете, но не видите, отождествляя все
древнее с музейным и все изначально христианское с безнадежно
отсохшим и средневековым.
Что касается Востока, коль скоро мы отождествим с ним
православие, то оно, если мы вспомним слова Апокалипсиса, остается «первой
любовью» (Откр.2:4) автора этой книги, любовью,
которую он не оставил и по сей день, которой он продолжает служить и молитвой,
и книгами, и проповедью. Однако для о. Габриэля жизнь Духа никак не
определяется не только географией, но даже исповеданием; она там, где есть
преображающее нас духовное делание и жизненная, духоносная верность «началам»,
а не только декларация о таковой верности или надежная справка о ней.
«Внутреннее делание» есть не только подражание древним, но прежде всего встреча
лицом к Лицу, обращенность к тому Лику, коим запечатлен каждый из нас.
Настоящий «Восток» – не только в обладании где-то зарытым «добрым бисером», но
в реальном «обороте» его в вере и житии, и не в безликой всеобщности, но в
глубочайшем библейском персонализме. И всякое Предание подлинно только тогда,
когда оно растет «от корней» Писания, объединяющего все стороны разделенного
христианского мира.
На первый взгляд кажется, что о.
Габриэль (Бунге) принадлежит к тем, кто болеет «ностальгией по Востоку», этим,
хоть и нечастым, но весьма характерным для христианского Запада душевным
недугом, ищущим для себя прибежища в «восточном обряде». При этом обряд, даже
выражая собой душевно чистую (т.е. вовсе не какую-то хищно прозелитическую` ) любовь к древневосточному Преданию, облекая или, скорее,
наряжая им как литургическую, так иногда и повседневную жизнь, незаметно,
исподволь вступает в какое-то неуловимое противоречие с его содержанием, его
духом. Как и всякая ностальгия, он свидетельствует о затаенной душевной
трещине, о скрытом противоречии между чаемой родиной и пресной реальностью
вокруг нас, которое тем или иным путем всегда выходит на поверхность.
О. Габриэль (Бунге) сознательно
отказался как от этого тоскующе подражательного пути, так и от «восточного
обряда», избрав, как мне думается, духовно более мудрый и душевно более дельный
путь, путь верности вселенскому Преданию, оставаясь в своей Церкви и в своей
традиции. Это путь служения