«Ну что ж, – думал Миро, – я благодарен. Мои пальцы сжаты в бесполезные кулаки, мой голос звучит хрипло и невнятно, я сам не могу разобрать слова. Я рад, что я совсем как столетний старик. Я с удовольствием проживу столетним еще восемьдесят лет».
Как только стало ясно, что Миро не нуждается в постоянном уходе, семья разбежалась по своим делам. То, что происходило в эти дни, было слишком важным и увлекательным, чтобы неотрывно сидеть с искалеченным сыном, братом, другом. Он все прекрасно понимал и сам не хотел, чтобы они сидели при нем. Он желал быть с ними, но не дома. Работа ждала его. Наконец-то ограда снесена, отменены законы. Теперь можно задавать свинксам вопросы, которые так долго мучили его.
Сначала он пытался работать с помощью Кванды. Она приходила к нему каждое утро и каждый вечер и писала свои отчеты на терминале, установленном в гостиной дома семьи Рибейра. Миро внимательно читал доклады, задавал вопросы, выслушивал рассказы, а она тщательно запоминала, что он хотел бы спросить у свинксов. Через несколько дней такого обмена он заметил, что хотя каждый вечер Кванда и приносит ответы на вопросы, но тем дело и ограничивается. Она не пробует разобраться, уточнить значения, ведь ее мысли заняты собственной программой. А потому Миро перестал диктовать ей свои вопросы и соображения. Солгал, сказав, что куда больше заинтересован в том, что делает она, что ее направление важнее.
На самом деле он просто не хотел видеть Кванду. Знание, что она его сестра, принесло страшную боль, но Миро не сомневался: если бы решал он один, то плюнул бы на все табу, взял ее в жены и ушел в лес жить к свинксам, если бы возникла такая необходимость. Но Кванда была верующей и принадлежала к общине. Она не могла заставить себя нарушить этот универсальный, по ее мнению, закон. Она горевала, когда поняла, что Миро – ее брат, но сделала все, чтобы забыть поцелуи, шепот, обещания, шутки, смех, прикосновения рук…
Ему тоже лучше забыть. Только он не мог. При каждой встрече ее сдержанность приносила ему новую порцию страданий. Она была так вежлива, так добра. Он ее брат, калека, она всегда будет ласкова с ним. Но любовь ушла.
Невыносимое сравнение – Кванда и мама. Новинья любила своего мужчину, продолжала любить, несмотря на все барьеры, отделявшие их друг от друга. Но возлюбленный матери был человеком, а не беспомощным полутрупом.
А потому Миро сидел дома и изучал отчеты обо всем подряд. Как мучительно было понимать, что все работают, и знать, что не можешь присоединиться к ним. Но так все же лучше, чем просто слоняться по дому, смотреть бессмысленные фильмы по видео или слушать музыку. Он мог печатать – медленно, тщательно прицеливаясь всей рукой так, чтобы самый уверенный из его непослушных пальцев, средний, точно попадал на нужную клавишу. Миро был слишком неуклюж, чтобы набирать что-то длинное, даже записки толком не мог составить, но его ловкости хватало, чтобы выводить на экран чужие файлы и читать. Так ему удавалось поддерживать хоть какую-то связь с прежним делом жизни. Ворота открылись, наступил расцвет лузитанской ксенологии.