Впрочем, для мамы он, судя по всему, был не просто герцогом, а моей большой любовью. И первым, что я услышала в это утро, стало:
– Почему ты от него сбежала, Астрид?
И прежде чем успела ответить:
– Он тебя обижал?
Сразу вспомнилась моя жизнь в столичном особняке и губы дрогнули в улыбке. Ещё миг, и я откровенно захихикала, не в силах справиться с эмоциями. Если по правде, кто кого обижал – ещё вопрос, но…
– Да, мамуль. Обижал, и ещё как!
Во взгляде мамы появился скепсис, который, впрочем, не помешал ей наполнить чаем две чашки и подвинуть ко мне блюдо с частично надкусанным пирогом. Отца и Тора в доме не было – видимо, всё-таки отправились на работы.
– Что он делал? – хмурясь, спросила мама.
– Голодом морил, – прожевав кусок пирога, призналась я. – А ещё бил, в том числе ногами.
Лицо мамулечки ошарашенно вытянулось, а я… Мне как в яви представился огромный бассейн и невысокий бортик, с которого маленький дракон пытался дотянуться лапкой до воды, чтобы проверить степень подогрева. И тот лёгкий, едва ощутимый пинок, причиной которому сдавшие нервы и изгвазданная жирной курицей постель. И мой изящный кувырок в воду, истовое возмущение и… артистичная попытка утонуть.
Ох, как же он тогда меня спасал. Как спасал!
– Астрид, я не шучу! – воскликнула мама. Я же банально залилась хохотом.
Леди Судьба, миленькая, дай этому мужчине счастья! Ну пожалуйста! Ты же видишь, он достоин самого лучшего!
– Астрид, прекрати. Ответь прямо, что между вами случилось!
Пришлось успокоиться, чтобы осторожно развязать шарфик и продемонстрировать шею…
Нет, я не хотела признаваться. Не хотела рассказывать о трудностях, которые на мою долю выпали. Но мама спрашивала о Дантосе, и вот эти шрамы стояли тысячи слов.
Тишину, которая воцарилась в кухне, можно было резать ножом и на хлеб намазывать. Я не спешила её нарушать – сказала спустя несколько бесконечно долгих минут:
– На мне был магический ошейник, и герцог Кернский помог от него избавиться. А до этого выкупил из плена за чудовищно большие деньги, защищал, давал кров и пищу. Он очень много для меня сделал. Больше, чем следовало.
– Но ты сбежала, – после новой очень долгой паузы, выдохнула мама. Её губы задрожали, руки тоже.
Я вернула шарф на прежнее место, отпила из чашки, и лишь после этого призналась:
– Мы жили в столице, и я боялась, что нас обнаружат. Я боялась, что его убьют. К тому же…
– Что? – подтолкнула собеседница.
Вот тут было сложней. Я заикнулась о том, в чём даже самой себе признаваться не хотела, не то что кому-то. Но мама ждала, её глаза были полны искренней тревоги, и поэтому пришлось собраться с силами и сказать.