В бывших германских областях Эльзасе и Лотарингии, перешедших к Франции, было около тридцати тысяч евреев. Их заставляли покупать право на передвижение, право на работу и право на жительство, которое не распространялось на их детей. Когда евреи пожаловались на это в Высший Совет Эльзаса, они получили такой ответ: "Еврей не имеет определенного местожительства; он осужден на вечное скитание. Этот рок за ним следует повсюду и говорит ему, что он не может себе позволить постоянную оседлость. Поэтому возмутительно, что представитель этой осужденной нации хочет заставить землевладельца дать ему покровительство на том лишь основании, что… этот еврей там родился". Страсбург, столица Эльзаса, был закрыт для евреев; их пускали туда только по делам, на несколько дней и под надзором полиции. В Париже позволяли жить лишь небольшой группе южнофранцузских евреев. Всякий иной еврей, оказавшись в столице Франции, попадал под надзор особой "инспекции для бродяг и евреев". Полицейские комиссары устраивали вечерние и ночные облавы и тащили в тюрьму тех, у кого не оказывалось документа на жительство.
Покоя не было нигде. В Пруссии, к примеру, власти неожиданно решили изгнать неимущих евреев из страны, и многие из них стали скитаться на границе с Польшей, потому что польские власти тоже не желали их принимать. В немецкой части Швейцарии - с ее республиканским правлением - евреям разрешили жить только в двух городках, но запретили покупать землю, заниматься цеховыми ремеслами, жить в одном доме с христианами и чересчур размножаться. В Швецию их не впускали ни под каким видом - "для предохранения чистой евангельской веры", а когда сам король разрешил одному ювелиру поселиться в Стокгольме, это вызвало всеобщее возмущение против монарха, который посмел "осквернить страну". В Англии в 1753 году наконец-то приняли билль о натурализации евреев, но этот закон, касавшийся всего лишь нескольких тысяч человек, вызвал в стране такую бурю протестов, что парламент тут же отменил его.
Христиан Вильгельм Дом призывал всякое государство в Европе - для собственного блага - уравнять евреев в гражданских правах, чтобы получить "верных и благодарных подданных". "Евреи нравственны, прилежны, преданы делу, - писал он. - Домашняя жизнь их отличается большой простотой. Они, по большей части, хорошие мужья и добрые отцы семейств. Брачная жизнь их чиста и преступления против целомудрия встречаются среди них гораздо реже, чем у других народов. Их бедные не являются тягостью для государства, так как община поддерживает их своими средствами. Они повсюду преданы государству и в минуты опасности обнаруживают такое рвение, какого даже невозможно ожидать от столь мало благоприятствуемых членов общества".