Но Джесси снова думала о Свэле, только делая вид, что разделяет восторги Джой.
— Джой, как ты думаешь, он успел покаяться?
«Что-что? О чем это она? — подумала Джой. — А я-то думала, она слушает!»
— Покаяться? О чем ты? — рассеянно протянула она. — Мою помаду ты не видела? Я не нахожу косметички.
— Она, наверно, в чемодане, — сказала Джесси.
«Так, все продумать хорошенько… Надеть нейлоновые чулки. Осталась одна целая пара, но для такого случая… Постараюсь не порвать. Фотографам всегда нравились мои ноги. И платье… Вот это, с бантами — самое подходящее. Но нет, оно же все в песке и мятое — я была в нем, когда этот идиот… Ладно, это я ему припомню. Пожалуй, подойдут белые босоножки на каблуках, с ремешками. На фото они выйдут здорово».
Она опять потащила из чемодана платья и в отчаянии раскинула их по кровати.
— Ах, Джесси, что же мне надеть? Подскажи!
Джесси спокойно следила за ней.
— А как насчет белого летнего платья, Джой? В котором ты была утром?
— Да, видимо, придется так и сделать.
«Ну что за дом, тут даже вешалок не найдешь! Оно все в складках… Но выбора нет».
Поспешно натянув его, Джой покопалась в чемодане в поисках косметички и подкрасила губы. Потом опять стала рыться в пересыпанных пудрой платьях и белье, нашла один целый чулок, потом второй и, осторожно натянув их, обулась.
Последний раз взглянув в зеркало, взмахом головы откинула на плечи волосы. Джесси пошла за ней следом и тихонько встала в стороне. Фотограф приготовил аппарат и теперь возился со вспышкой.
«Возможно, Бог простил его, если он успел покаяться, — думала Джесси. — Может быть, покаяться стало его последней мыслью».
Она считала это очень важным и не могла понять, почему так равнодушна Джой. Это куда важнее фотографий…
Ей захотелось спросить Митча, она всегда спрашивала его совета, но не теперь, — ведь она с ним не разговаривала. И как ей было одиноко от невозможности задать Митчу хотя бы этот вопрос…
Добравшись до фермы, Митч направился в бывшую коптильню, служившую ему спальней. Вытер руки о висевшую на стене рубаху и достал папиросную бумагу.
«Пожалуй, сверну пару штук прямо здесь, — думал он, — и положу в коробку с табаком. И спички тоже. Все не возиться под дождем…»
Но пальцы были еще слишком влажными, бумага прилипала и рвалась. Он выругался, встал и вытер руки заново. Но тут все испортила вода, капнувшая с мокрых волос. Тогда он стал сворачивать самокрутку, держа ее на вытянутых руках. Переведя немало табаку, сумел все же свернуть пару штук, упаковал их вместе со спичками в жестяную коробку и собрался бежать обратно, но подумал: