Молчание было долгим.
— Поедешь в улус Наримана. Отобьёшь от стада двух коней. Возьмёшь с собой Галушку. Без коней не вертайся! — приказал Горобец.
Это означало ехать навстречу смерти. Татары и ногайцы крепко стерегли свои стада, а возле тех мест, где они паслись, устанавливали капканы. С казачьими наездами на улусы лучше бы погодить. Да и решение такое было — до самого Успения с татарами не переведываться. Но воли своей не установить. Ермолай кивнул головой.
— Понял? Ну, сполняй!
Попыхивая трубкой, Горобец направился к порогу, но задержался, произнёс другим, уже мягким голосом:
— Не в службу, а в дружбу — добудь сушняка...
Сушняком у них назывались завезённые из Турции цельные листья табака.
Едва Горобец вышел, как Ксения тревожно спросила:
— Ужели и вправду дружишь с ним?
Приход Горобца испугал её. Даже руки у неё дрожали. Она хотела сказать Ермолаю, как приставал к ней Горобец, но не решилась, заметила только:
— Он кабыть и не казак вовсе, а бес, прикинувшийся казаком.
Ермолай рассмеялся, вспомнив, каким страшным, точно бес всамделишный, показался ему Горобец в ту пору, когда он, Ермолай, впервые увидал его.
— Не водись с ним, — продолжала тревожиться Ксения. — Чует моё сердце, не к добру он пришёл к нам.
Ермолай привлёк её к себе.
— Не турбуйся, люба моя, такой он уж есть, этот Горобец. Его никто не любит.
— Значит, есть за что не любить. Ты заметил? Как только он вышел, в хате сразу посветлело.
Налёты на соседние улусы в казачьей среде были делом обычным. Выезжали небольшой группой, чаще по двое-трое, в ночь, и, проскакав туда и обратно километров пятьдесят—шестьдесят, возвращались назад, когда небосклон на востоке начинал теплеть. И лошадей татарских уводили, и туши бараньи с собой прихватывали. Но возглавляли набеги казаки бывалые. И решения такие принимались не с ходу, обдуманно. Не рановато ли ему, Ермолаю, водить отряды? А тут и «отряду»-то всего один Галушка — безусый казачонок.
И насевались смутные думы. Горобец знал, что в татарских стойбищах начинался мор на скотину и татары берегли стада пуще прежнего. И день выбрал Горобец неудачный, начиналось полнолуние. В такую пору казаки остерегались отъезжать далеко от станицы. Уж не хочет ли Горобец его погибели, подумал Ермолай, вспоминая предостережение Ксении. Коли так, то он перехитрит Горобца. Он поскачет в степь до наступления сумерек, когда в улусах молятся Аллаху и о казаках никто не думает.
Проведав об этом, Горобец задержал Ермолая разговорами да наставлениями. Выехать пришлось позже задуманного. Не успели они долететь до улуса, как луна, заметно набирая скорость, начала наползать на небо, обливая округу призрачно-белёсым светом. Местность была довольно пересечённой, и казалось, за каждым бугром подстерегала засада. Ехали, чутко прислушиваясь к ночным звукам. Впереди темнел улус.