О, верное и надёжное чутьё человеческое, тонкий детский слух! Ермолай не испугался треска сучьев, донёсшегося из глубины леса, прислушался и, осмелев, подал голос. Затаился, выжидая и вновь прислушиваясь. На его счастье, лесом шёл зверолов. Дюжий богатырь, заросший волосами, разузнав о беде, что постигла посадских людей, пожалел отрока, отломил калача и вывел на тропу, ведущую к казачьим сторожам.
И опять повезло Ермолаю. По тропе, что ширилась ближе к реке, ехал небольшой отряд воинских людей, и впереди отряда ехал сам воевода Данила Адашев[1]. Белокурый, широколобый, с доброй приглядкой воевода остановил коня возле отрока. Спросил улыбчиво:
— Челом, отроче! Здорово шедши? Как тебя Бог милует?
— Здорово. Бог дал поздорову. Голова жива.
Воевода взглянул на отрока с новым живым любопытством. Видать, что смышлёный и не по летам находчивый. В больших светлых глазах недетская печаль и усталость.
— Благодарение Богу, что голова жива. По нонешним временам это удача. Пошто твои родители одного тебя отпустили?
Ермолай низко склонил голову.
— Это не ваш ли посад, отроче, пожгли ноне мятежники?
Воеводе Даниле почудилось, что в глазах отрока блеснула слеза.
— Постой, не отвечай! Вижу тебя в беде и нужде. Пойдёшь к нам?
Ермолай обвёл взглядом казаков. Шапки котелком лихо заломлены. Разноцветные жупаны подпоясаны расшитым кушаком. Многие у них на Вятке завидовали вольному казацкому житью.
— Возьмёшь — буду твой казак и твоих ворот человек. Стану с тобой луговую черемису воевать и московскую дружину крепить.
— Вот это по-нашему! Добрым казаком будешь! — сказал воевода, — Поможешь нам искать изменников на Вятке.
— Не забоишься? — спросил один из казаков.
— А чего мне бояться? Они тут жгут людей, головами берут и в плен уводят.
— Вижу, добрым казаком будешь, — выдвинулся вперёд старшина. На боку у него висела дорогая сабля с расписной рукояткой. — Для начала сымем с тебя мужичьи портки да сыщем казачий одяг. Будешь сперва кашеварить.
— Я за лошадьми ходить умею.
— Ну и добро. А кончится война да переловим всех изменников — на Дон тебя возьмём.
— Я умею из бердыша стрелять. Стану пересылаться с крымскими татарами свинцовыми пулями.
Казаки весело и одобрительно загоготали.
Старшина велел одному из казаков посадить отрока к себе на коня да отвезти на сторожку.
Ермолай тоскливо обвёл взглядом охотничьи сумки казаков и понял, что они ехали на звериную охоту, называемую у казаков «гульбой». Вот бы и его с собой взяли.
Вечером Ермолая уже учили кашеварить. Он чистил коренья, выбирал сор из крупы и для этого высыпал её из куля в большую мису, учился разделывать тушу барана. Два дюжих казака носили из лесу хворост. Остальные казаки кто чистил свой бердыш, кто, напившись горилки, тут же спал, развалясь на траве. Многие играли в зернь. В каждой группе — свои приёмы игры. Одни раскидывали кости, другие раскидывали зёрна. Ермолай слышал ранее об этой мошеннической игре. Её называли «чет и нечет». Загодя ни за что не угадаешь, как ловко тебя обведут вокруг пальца. Ермолай видел, как один казак со шрамом через всю щёку явно ловчил. Он то быстрым движением прятал в жменю зерно, то, выждав нужный момент, бросал его, точно игральные кости. Ермолая удивляло, как это другие не замечают мошеннических проделок казака. Может быть, они и замечают, но боятся его? И когда добытчик хвороста принёс очередную вязанку, Ермолай спросил его: