19
Спустя две недели после самоубийства Вильгельма, я готов был благодарить и Бога и дьявола за то, что мой нынешний организм не подвержен длительному влиянию алкоголя, как у простых людей. При всем желании, я не смог бы забыться в пьяном бреду, как уже делал однажды, поэтому приходилось находить более осмысленные способы справляться с поглотившим меня, не смотря на все старания, отчаянием. В основном, это было фехтование и бесцельные прогулки по ночной Венеции. Я понимал, что со временем моя апатия пройдет, и я вернусь к более-менее нормальной жизни, но конкретные сроки исцеления мне так и не открывались. По сути, это могло продолжаться и день, и месяц, и сто лет, что совершенно меня не устраивало. Еще очень угнетало то, что по непонятным мне самому причинам, я стал избегать больших компаний и просто любых шумных сборищ. Вероятно, походы по тем же театрам и балам, очень поспособствовали бы успокоению разума, но я категорически не мог себя к этому принудить.
Фактически, мой круг общения сузился до одного пана Мариуша, если не считать деловых вопросов. Он-то и открыл мне однажды глаза, сделав это с истинно варварской непринужденностью. Это было во время очередной фехтовальной практики. Мы решили сделать перерыв, сложили оружие, и мой учитель заметил: «Последнее время ты бьешься будто одержимый, Гете. Это хорошо. Это очень хорошо! Но хорошо там, – он махнул рукой в сторону двери, – Хорошо на дуэли, на войне, но не здесь. Это furor teutonicus, я вижу его в твоих глазах и слышу в каждом слове. Это гнев – холодный и беспощадный, который будет сковывать тебя подобно цепям, пока ты не дашь ему выход. Если у тебя есть заклятый враг, то это очень хорошо для тебя и очень плохо для него. Потому что сейчас самое лучшее время для мести. Сейчас ты бесстрашен и решителен, но, в то же время, еще достаточно расчетлив, чтобы не наделать глупостей, которые приведут тебя к тюрьме или виселице. Подумай об этом, мой ученик».
Что ж, враг у меня действительно был. Конечно, это было слишком громкое и почетное слово для него, но тогда я был не прочь оказать ему такую любезность. Молодой напыщенный отпрыск ныне почти разорившейся дворянской фамилии, просаживавший остатки состояния в игорных домах и любивший нечестную игру. Да, счастье мое, вы правильно поняли – я говорю именно о том человеке, из-за которого лишилась жизни милая белокурая кокетка Жози. Я не стал убивать его сразу после всех тех событий – слишком много смертей одна за другой непременно вызвали бы ненужное внимание, которое не пошло бы на пользу ни моей персоне, ни моему делу. А в следующий год как-то не представлялось удобного случая для свершения моей маленькой, но очень сладкой мести. Я помнил об этом надменном ублюдке и знал, что он будет одним из первых, на ком я опробую свое фехтовальное мастерство. В конце концов, у меня была целая вечность впереди – зачем торопиться?!