День рассеяния (Тарасов) - страница 120
Бутрим близко стоял к великому князю, был осведомлен и попусту, хоть и во хмелю, не стал бы молоть языком. И бояре, обмирая от веселых надежд, спрашивали: а какие привилеи? что за права? Ну, ясно какие, отвечал Бутрим, не худшие, чем польская и чешская шляхта имеют. Вон как Великое княжество простерлось — от моря до моря лежит, втрое больше земель, чем в Польше, а против Вацлавова королевства так в десять крат больше. Вообще всю Чехию камнем можно перекинуть, если сильно швырнуть, вотчинки такие, что с крыльца плюнешь — к соседу на крыльцо упадет, по уж как хвост держат трубой, уж как над нами посмеиваются: вы, мол, что — Князева челядь, а мы — паны, себе полные хозяева; у нас пана, шляхтича сразу можно отличить — у каждого герб есть, он его на щите носит, на ворота двора прибивает, а у вас, мол, что холоп, что господин — не различить, неизвестно, с кем дело имеешь. Но уже, слава богу, мало ждать; рыцарской славой на весь свет прогремели, выше крыжаков стоим, скоро и господарскими, боярскими правами превысим кичливых панов.
«Так и нам гербы назначат?» — спрашивали Бутрима. Тот кивал. Бояре дивились: гербы? Что в них толку-то, разве для забавы носить; насмотрелись у крыжаков: на щитах, и на панцирях, и на плахтах, только что на срамном месте не носят. Башенки, морды звериные, три рыбки, две рыбки, лук, какие-то волны, полоски, клетки, лычи воловьи — всякая бестолочь. Можем и мы щиты разукрасить — дело несложное. А что к гербам? Что серьезного-то?
Хоть гости равно сидели за столом, и равно пили, и равно шумели, но по вотчинам, богатству, славе, правам крепко разнились: Бутрим один мог выставить сто коней, а соседи Андреевы Епимах, Федькович, Карп втроем двадцать не водили в Погоню. И какие бы новые вольности князь Витовт ни дал, ясно было, что Бутрим их получит, и набравший силу Ильинич получит, и брат его Федор также, но коснутся ли они худого, невидного боярства? Епимах и Карп горели этим вопросом, прямо ножами столовыми готовы были выпытать из Бутрима ответ. В ином каком месте едва ли осмелились бы спрашивать, а здесь, за столом, чара уравнивала, хмель на одну высоту всех поднимал, казалось: пусть ты — сто, я — восемь, но великий князь не конями одаривает, права будет давать, а в правах все мы, бояре, различаться не должны, все князю служим, все на войну ходим, когда зовут. И настаивали: нет, ты скажи, какие именно вольности, какие облегчения? Но и Бутрим не сильно знал, сам задумывался: ну, подати снимут, ну, вотчины навечно, ну, наследовать станут не только сын, но и дочь, ну, службы никакой князю, только Погоня, ни дорог чинить, ни лес рубить, ни замки строить — ничего, каждый боярин в своем владении точно князь в уделе. Хотелось верить и верилось. Отчего же нет, чем поляки пас лучше? Разве королем у них не наш Ольгердович? Разве мы князю Витовту худшие слуги? По чести воздается,— выпить, выпить за это, бояре, чтобы быстрей делалось и вершилось. Вдруг Карп почесал затылок и как ледяной водой окатил: «А различать не станут, кто греческой веры, кто латинской? Или русь меньше литвы получит?» — «Не должно...» — неуверенно ответил Бутрим. Тут поп встрял жалобно глаголить: «Вера древняя истинная попирается, к вере немецкой принуждаемы есьмы! Если церковь святая не знает кесарева почтения, то боярам и подавно не знать!» — «Как не знать!» — озлясь, крикнул Ильинич. И все прочие зашикали, зашипели, замахали руками на попа, словно несчастье накаркивал, подобно круку ', не будь на рясе креста, так и миской бы запустили лоб расшибить. «Как не знать! — вновь крикнул Андрей.— Ты, батюшка, что? Не могут полоцкие или киевские бояре считаться ниже виленских! Нет, князь не забывчив...» — «Но когда литву крестили, нас-то принизили»,— вспомнил Карп. «Так то Ягайла крестил! — возразили ему.— А сейчас великий князь награждает, ему все равны, все свои: что витебские, что трокские, что волынские!» И пошли доводить друг другу боярские заслуги, высчитывать, кого воевали, крушили, лупили, топтали, кто силу княжества держит — русь или литва. Епимах кричит: «Русь!» Бутрим выкрикивает: «Литва!» Федькович ярится: «Литва? Ха-ха! Литву попоной накроешь. А наших — Белая Русь, три четверти Черной, Подляшье, Волынь, Подолье, Киевщина, Северская Русь». И поп басит: «Вера древняя не почитается, вера еретическая, римская восславляется!» Андрей опомнился: господи, не крестины — кутерьма рыночная, мечами готовы убеждать, не свадьба же, чтобы драться. О чем спорить, не Бутрим с Карпом решают — князь Витовт решает, он далеко глядит, все наперед видит, своих в обиду перед крыжаками, поляками не даст, ниже их не поставит. Разлил вино: «Ну, бояре, за сына моего!» Поняли, утихли, больше не спорили.