— Не беда! — улыбнулся Петра.— Мы-то пять, Миколка-отступник десять потерял.
Боярин Иван покривился и махнул рукой:
— Чему-то радуетесь? Пятнадцать душ загубили. Эх, пу-стодомки!
— А что ж ты, боярин Иван, не познакомишь? — без обиды на старика спросил вдруг Егор, с любопытством посматривая на Ильинича.— Все ж мы какие-никакие соседи. Не зять ли твой?
Старика вопрос удивил, но, не желая, верно, объясняться с Верещаками, он сказал неопределенно:
— Может, и зять...— и добавил: — Хоругви великого князя сотник Ильинич.
Софью же, заметил Андрей, этот вопрос о степени его родства Росевичам и бесцеремонное объявление его зятем, а Софьи, стало быть, женой, словно в вишневый сироп окунул. Но чувствовал, что и у самого щеки горят.
— Не ты ли тот самый боярин, что Свидригайлу пленил? — спросил Егор.
— Я,— не без гордости ответил Ильинич.— Вот с Мишкой и брали.
— Ну и на хрена вы это сделали?
Все Росевичи и Андрей остолбенели. Если бы хоть спрашивал злобно, то ясно было, как отвечать, а то спрашивал этак простодушно, по-свойски, что рука не поднималась звездануть в ухо.
— Надо было — и сделали! — отрезал Андрей. — А тебе-то что?
— Единственный все же из князей за наших был. Обидно!
Андрея покривило.
— За наших! Скажи-ка ему, Мишка, кто Свидригайле «наши»,— и, не дожидаясь Мишкиных речей, выпалил в лицо Верещаке: — Не пленили бы, он уже, может, всех вас тут высек крыжацкими мечами.
Егор собрался возразить, но Петра потянул брата за рукав, перебил:
— Пойдем, брат, помолимся, а то не успеем! — и старому Росевичу на расставание: — Завидный у тебя, боярин Иван, зять. Будет свадьба, нас с Егоркой позови.
— Позову,— ответил старик,— если до того часа голов не лишитесь.
— Не лишимся! — заверили братья.
— Ну, дай вам бог!
Верещаки потянулись в церковь, Росевичи к саням, и старый боярин, прискальзывая на дороге, пыхтел в лад каким-то своим думам: «Разбойники!» или «Ишь, сороки!». О братьях больше не вспомнили, словно не встречали их и не слышали. «А что, может, судьбу прокаркали,— весело думал Андрей, косясь на пунцовую Софью,— Почему не жениться. Девка — красавица. Прямо ангел. Вон как рдеет. Вишня. И род достойный. И, кроме Мишки, одна у отца — приданного не пожалеют».
Волнующие эти мысли оборвал дружественный удар в плечо и обвал радостных криков: «Андрей, Мишка, здорово! Что, ослепли? Семку не узнаете?» Глянули — Семка Субота, вместе в августе под Кенигсберг ходили. «Ну как? Что? Где? — сыпал вопросами сильно хмельной Семка.— Пошли к нам, отпразднуем встречу. Вон мой двор, сто шагов!» — «В другой раз,— отказался Мишка.— Помяли меня в церкви, едва дышу».— «Ну, так завтра, послезавтра? А то обижусь!» Условились — на днях приедут.