— Думаешь, погонит? — прищурился Витовт.
— Почему бы и нет?
— Ну что ж, призовем князей, посовещаемся,— решил Витовт.— Время терпит.
В последний день июня войска подходили к Червиньскому монастырю. Уже было известно, что поляки навели мост и начали переправу, что первым перешел на правый берег Вислы король, что ему сообщено о приближении хоругвей великого князя и что он выехал встречать. Вскоре он показался в окружении большого числа панов и рыцарей. Минута была значительная — завершился без малого месячный поход, два войска соединялись в одно, две силы — в одну мощную. Ягайла и Витовт искренне приняли друг друга в объятия. С обеих сторон раздались торжественные клики и перекатами понеслись от хоругви к хоругви.
Король и великий князь поскакали смотреть переправу. По мосту, твердо стоявшему на сотнях челнов, плотно, подвода к подводе, тянулись обозы, шло по трое в ряд конное рыцарство, шагала пехота. А весь левый берег за пару верст от горла моста пестрел таборами отрядов. «Красиво, а, Витовт? — с гордостью сказал король.— Ульрика бы сюда. Вот подивился бы злобный пес!» Глядя на поток войск, на далекое шевеление тысяч и тысяч людей, точно и быстро собравшихся
сюда по его приказу, послушных ему, любому его слову, чувствовал себя на верху счастья. Ощущал, что здесь, прямо на глазах, вершится историческое дело — вся польская шляхта, все литовское и русское боярство идут посполитым рушением на тевтонцев; так долго теснимый крестоносцами его, Ягайлов, орел, украшающий знамя королевства, зримо расправляет крылья, начинает возноситься па видную всем народам высоту. Сказал поспешно двоюродному брату: «Поедем, Витовт, возблагодарим бога!» Чувствовал себя неспокойно, если долго не молился. Тогда сердце охватывал тоскливый страх; вдруг бог, если он есть, обидится, отвернется, лишит его своей благосклонной заботы, отдаст перевес Ордену. Еще по дороге к Червиньску задержался на два дня в Слупе, откуда каждое утро пешком, как ничтожнейший богомолец, ходил в Лысогурский монастырь Святого Креста, где простаивал на коленях до сумерек, взывая господа взглянуть, как он, король, стоек в изнурении себя постом, добр в раздаче милостыни множеству убогих, сидевших на паперти, и усерден в горячих молитвах. Гнал прочь неприятнейшие сейчас воспоминания, как вместе с дзядами Кейстутом и Любартом и братом Витовтом грабил этот монастырь в час грозного набега литвы на Малопольшу. Давненько это было, но если помнится ему, то помнит и господь. Вот этот серебряный Святой Крест, у которого теперь просил защиты, тогда под хохот бояр был снят с алтаря и брошен на телегу в груду других сокровищ, вынесенных из подвалов. Ободрали монастырь, как липку, и кровью полили. Просил простить невольный тот грех, шепча, что не он, не он, а дядья главенствовали, и ничем не мог их удержать от святотатства, но уже после, как стал властен, ведь не кто иной, а именно он вернул в святые стены и драгоценный крест, и былые богатства, и былое уважение. Верил, что бог не может не заметить его, короля, коленопреклоненно зябнувшего на холодных камнях древнего храма, не может не порадоваться его порыву, его святости, его трепетной молитве. И в Сулейове, и в Вольбоже, и в Любохне, и в день святых Петра и Павла в Козлове, вообще чуть ли не в каждом костеле, мимо которого лежал его путь за Вислу, он, король, терпеливо и радостно слушал службы и возносил моленья, передавая дело своей победы опеке Иисуса Христа. И поступал верно. Вот оно, наглядное доказательство божьего расположения: Ульрик сам предложил перемирие, чтобы польские войска смогли без хлопот перейти реку, соединиться с литовцами, русинами, с полками Януша и Земовита, собраться в