Все спало крепким предутренним сном. Вся деревня, пьяная, праздничная, встревоженная смертью Бородулина, давно залезла в свои избы, зажмурилась, угарно забредила и с присвистом захрапела.
Даже там, на горке, умолкали и ругань и песни.
Слышит Кешка сквозь сон, верезжит где-то бегучий бабий голос. Открыл глаза, голову повернул в ту сторону, слушает. Катится по дороге голос отчаянный, визгливый:
- Я тебе покажу, жиган!.. Ах ты охальник... Ой, ма-а-а-мынька!
- Варька, ты?! - окликнул Кешка.
Но та не слышит, пьяно плачет и ругается с хрипом, плевками, самые непотребные слова сыплет, - не девичьи, не женские, не человечьи, смрадом от слов несет, даже Кешке невтерпеж, сплюнул, - бежит, все бежит, кривули выписывая по дороге, и на всю деревню воет:
- Донесу, окаянный, донесу... Все-о-о расскажу Прову, все!.. Я те покажу, как коров резать... Змей!!! Змей!! А-а-а... С Танькой связался?! По роже меня хлестать? Помощь устраивать?! Ну, погоди ж, Сенька... Я те выучу... Ой, ма-а-мынька...
Ей вторили псы, заливаясь со дворов осипшими за день голосами.
Кешка лениво поскреб бока, протяжно зевнул, потянулся.
Короткая летняя ночь уходила. Скрылись звезды, померкла луна, а восток мало-помалу стал наливаться розовым рассветом. Белые, припавшие к земле туманы кутали всю долину речки, тянулись к тайге и чуть не до маковок застилали ее белым тихим озером.
А вверху над туманами было ясно и радостно.
Огненная дорожка легла над туманами. Но солнце еще не скоро раздвинет застывшие небеса.
Кешка равнодушен к расцвету зари. Его сон мутит.
Он сам себе сказал:
"Ага, светает... Значит, Кешка, спим..."
Лег на рваный кусок войлока, скрючился, укрылся с головой тулупом и закрыл глаза.
В прибрежных кустах птицы пробудились, чирикнули раз-другой, с зарей поздоровались и рассыпались песнями. На речке закрякали утки, в тайге кукушка куковать принялась, где-то затянула иволга.
Кешка, засыпая, думал:
"Как бы не проспать... как бы Устина упредить... Нет, Пров, врешь, брат... Тпррру... Не туда воротишь... Да, баба хорошая, баба ядреная... Тыква-то... Кого?.. Нет, я так... Не это... Убивать? Ага... Я Устина упрежу... Мы с ним, мы с ним... Да-а-а..."
- Ах, язви те... клоп!
XXIV
Солнца край показался над тайгой. А пьяная деревня спит.
Пров хоть поздно лег, а уж на ногах. Бляху надел медную, к Федоту-лавочнику направляется, лицо угрюмое. Федот спит еще, поднял Федота, всех в дому поднял:
- Время... солнце встало...
Солнце кверху плывет, туман изъедает - пропал туман.
Мужики, один за другим, - скрип да скрип воротами, - все к Федоту идут, таков уговор.