- Ай-ха! - рявкнул он медвежьей своей глоткой и, загребая пыль, на всю деревню бессмысленно заорал:
Стари-инное ка-аменно зданья-а-а
Раздало-ося у девы в груди-и-и-и!..
В ушах у Устина гудело, и невыносимо ныло сердце.
- Эй ты, черт плешатый! - донеслось до него пьяное слово. - Ну и проваливай к дьяволу...
Сразу в двух местах кто-то охально и зло засвистал, кто-то заулюлюкал и крепко, сплеча, выругался.
- Леший с ним!..
- По его бороде, давно ему быть в воде...
- Ту-у-да ему и дорога... - И снова резкий свист и ругань.
- Богомо-ол!!
Все вмиг всколыхнулось в Устине: померкло вдруг небо, померк свет в глазах, застыла в жилах кровь. Он обхватил руками свою лысую голову и, как пристукнутый деревом, замер.
XXXII
К седому вечеру, когда зажглись в Кедровке огни, обложило все небо тучами. Со всех сторон выплывали из-за тайги тучи, тяжело, грозно надвигаясь на деревню. Сразу затихла деревня. Сжались все, примолкли, жутко сделалось. Говорили в избах вполголоса, заглядывали сквозь окна на улицу, прислушиваясь к все нараставшему говору тайги, и многим казалось, что кто-то хочет отомстить им за смерть Лехмана. Ежели он праведен есть человек - бог за него не помилует; ежели грешен - быть худу: накличет беду, напустит темень, зальет дождем, попалит грозой. Недаром старухи слышат в говоре тайги то стоны проклятого колдуна-бродяги, то его ругань, угрозу. Колдун, колдун - это верно. Чу, как трещит тайга. Господи, спаси... Гляди, как темно вдруг стало...
К седому вечеру, лишь зажглись в Кедровке огни, старый Устин вместе с заимочником Науменко подошли впотьмах, с малым фонариком самодельным, к валявшемуся под сосной Лехману.
- Вот он он, - сказал Науменко и поднес фонарь к лицу мертвеца.
Лехман, полузакрыв глаза, безмолвно лежал, а по его щекам и лохматой бородище суетливо бегали муравьи.
Устин и Науменко долго крестились, опустившись на колени.
- Я к тебе завтра утречком приду, Устин... И товарища с собой захвачу, - сказал Науменко. - Мы тут, значит, его, батюшку, тово... значит, домовину выдолбим, и все такое... И в землю спустим... Да... Голос его дрожал.
Тайга шумела вершинами, вверху вольный ветер разгуливал, трепал шелковые хвои, на что-то злясь.
- Вы мне тут, робятки, какой-нибудь омшаник срубили бы...
- Чего? - оправившись, громко спросил Науменко.
- Омшаник, мол, омшаник... Так, на манер земляночки, - напрягая голос, просил Устин.
- Ну-к чо... Ладно.
- У меня усердие есть пожить возле могилки-то...
- А?.. Кричи громчей!.. Ишь тайга-то гудет...
- Я, мол, вроде обещанья положил...