Аделаида просто опешила! Они ожидала всего, только не этого.
А если так, мама, зачем ты тогда сама к нам в школу приходишь? – От удивления Аделаида плела какую-то чушь. Она терялась в догадках! Ей раньше казалось, что мама с её любимой учительницей дружат, что они – подруги. Они всегда выходили со школы вместе, и мама держала Екатерину Семёновну по руку! Ведь так ходят только с близкими! Она сама так ходит по двору только с Кощейкой! А на самом деле оказалось что-то непонятное… Так Екатерина Семёновна не подруга?!.
Ты не хами! Это не твоё дело! – Мама не замедлила шага и не посмотрела на Аделаиду. – Но, если хочешь знать – мне приятно, что твоя фотография висит на стенде, и я могу входить в школу с высоко поднятой головой. Мне нравится слушать, когда тебя хвалят! И запомни на всю жизнь – меня с папой знает весь город, и мои дети должны быть лучше всех! Ты должна быть во всём лучше всех! Чтоб никто даже при желании не мог о тебе сказать ничего плохого. Чтобы даже замечаний не было! Тобой все должны восхищаться, а мы с отцом – гордиться! Намотай это себе на ус! Иначе и мы будем вести себя по-другому!
По-другому – это по какому? – Аделаида почему-то не унималась. Видно, именно в этот момент откровений о Екатерине Семёновне ей надо было понять ещё что-то очень для неё важное, сделать для себя какие-то выводы…
Укоротись! – Мама начала сердиться не на шутку. – Я ей слово – она мне десять! Я ей слово – она мне двадцать! Посмотри, горластая, стерва какая! Захерма! (Заткнись!) Ты это от меня хотела услышать?! Ты доведёшь до белого колена!
Аделаиде виделась больничная кровать, на которой из-за неё лежит мама, и у неё белое, бескровное колено, и Аделаиде становилось стыдно за свой длинный язык.
После того, как однажды к ним на истошные крики пришла соседка тётя Оля, вроде как «позвонить», а сама стала оттаскивать маму от Аделаиды, она стала практиковать плакать и орать во весь голос, в надежде, что тётя Оля услышит и снова придёт уговаривать маму. Орать оказалось более безопасным, чем молчать. Во-первых, мама, видимо, в первой части проекта – во время непосредственно воспитательных мероприятий получала и зрительное, и тактильное удовлетворение, видя, как Аделаида корчится и старается увернуться от её ударов. Теперь мама, видимо, стала получать ещё и акустическое удовлетворение. А если Аделаида терпела молча, мероприятие затягивалось на неопределённое время. Если же удовлетворить одновременно все мамины органы чувств, то и результат не заставлял себя ждать – Аделаиду отпускали не в пример быстрей. Во-вторых – если первая часть несколько затягивалась, потому что тёти Оли элементарно могло не быть дома, тогда сверху спускалась соседка тётя Лидиванна прямо с шагомером в кармане. Делала вид, что она не замечает маминой занятости в данный момент, спрашивала у неё какую-нибудь мелочь, типа, не одолжит ли ей мама одну луковицу, или полстакана сахара… Пока мама сыпала сахар, её азарт как бы терял вдохновение, и она, вернувшись к месту событий, без особых проблем переходила ко второму акту, где уже она становилась жертвой «Божьего наказания» в лице дочери. Второе отделение проходило с грелками, горячей водой для ног в ведре, «валидолом» под языком, оглушительными стонами, пузырями в углах рта и со стоящими вокруг неё участниками, и для каждого у мамы находился ответ.