Наконец, третий источник богопознания — познание естественное — имеет два пути. Один является путем умозаключения от свойств мира, целесообразности его устройства и разлитой в нем красоты и премудрости и благости Творца, и второй путь — познание микрокосма — души человеческой, ее бесплотности, непространственности, глубины и разнообразия волнующих ее переживаний.
Если первый ход мыслей от действий к причине, приводящей к признанию Первопричины мира, раскрыт наиболее обстоятельно Аристотелем, то второй — познание Бога на основе самопознания — указан Платоном. Св. Василий отдает предпочтение этому последнему пути. Этот способ богопознания св. Василий раскрывает с особенной ясностью в своей проповеди на слова: «Внемли себе» (Втор. 15, 9). Человек — это малый мир. Бесплотность души указывает на бесплотность Бога. Непространственность ума указывает на внепространственность Бога, а невидимость души — на Его бестелесность.
Но для достижения истинного богопознания необходимо иметь душу, очищенную от страстей и плотских привязанностей. Страсти, житейские заботы и тревоги затемняют око души и препятствуют ей познавать истину. Как предметы отражаются правильно только в гладкой поверхности воды, так познание высших истин доступно только душе, не возмущаемой тревогами страстей и житейских забот. Св. Василий соотноешние духа и тела сравнивает с двумя чашками весов: если одна поднимается, то другая опускается, или наоборот, если тучнеет тело — слабеет ум. Поэтому и Моисей, принимая на Синае заповеди Божии, провел 40 дней без вкушения пищи.
2. Учение о Святой Троице. После Первого Вселенского Собора, утвердившего истинное учение о Сыне Божием, арианские смуты не закончились и, в связи с вмешательством в церковные дела арианствующих императоров Констанция и Валента, еще долго волновали Церковь.
Богословский подвиг св. Василия состоял, прежде всего, в точном и строгом определении троических понятий. В Никейском богословии оставалась известная недосказанность: учение о единстве Божием было выражено с большей силой и закреплено словом «единосущный», нежели учение о троичности, — и это давало повод к несправедливым, но психологически понятным подозрениям в «савеллианстве». При отождествлении понятий «сущности» и «ипостаси» не хватало слов, чтобы закрепить неопределенные «три» каким — нибудь достаточно твердым и выразительным существительным, — понятие «лица» в это время не достигло еще такой твердости (было опорочено савеллианским словоупотреблением). Выйти из словесной неопределенности можно было через различие и противопоставление понятий «сущности» и «ипостаси», — но это различие требовалось логически обосновать, чтобы оно стало различением именно понятий, а не только условных слов.