Вдруг голос отца Агафона сорвался, он не то заплакал, не то застонал. Закрыв лицо обеими руками, он немного постоял перед народом, хотел что-то сказать, но слова не выговаривались. При гробовом молчании батюшка ушел в алтарь.
— Ишь как, сердечный, растрогался, — сказала Пафнутьевна, знамо, обидно духовному пастырю. Глухие мы к слову Божию, как дикари какие…
Вот так теперь в наших храмах на закате христианства. При святых апостолах была “заря христианской веры”, а теперь, спустя 2000 лет — закат ее… Храмы Божии опустели, мужчины и парни совсем не хотят ходить молиться. Они считают себя уже образованными, знающими, а попы обманывают, деньги собирают, а правды не делают совсем.
Эх, святые наши богоносные Апостолы! Если бы вы посмотрели теперь на нас, какие мы стали! Куда делась наша вера, за которую вы проливали свою кровь?! Где наше послушание Церкви Божией, которую вы основывали многими трудами и скорбями безмерными?! Помолитесь о нас! Да не погибнет в геенне ваше стадо духовное!…
Слышите? Скрипит, покачивается гигантская люлька — колыбель человечества!.. Круглая многотонная, то палит ее жаркое солнце, то обдувает ее ветер с холодного севера, то льет на нее проливной дождь, то заваливает ее снег сыпучий и ползучий…
От чего защитить тебя, дитя человеческое? Что тебе дать и чем тебя осчастливить?
Защити меня от полузнания и лжи погибельной;
Защити меня от равнодушия и гордыни;
Защити меня от сердца коварного и всякой нечистоты;
Защити меня от безверия и отчаяния;
Защити меня от обманчивого земного покоя;
Защити меня от скудоумия и подлой мерзостной нечистоты.
Мама!
Учишь меня, взрослого, ученого, но непросвещенного. Ты на асфальтовой дорожке учишь меня ходить, но ноги мои скользят как на скользком льду. На чистой и белой бумаге учишь меня писать, но сердце мое черно от грязи и не вписано в него Слово жизни; красивыми одеждами и шелковыми пеленами одеваешь меня, но душа моя бедная совсем нагая. А что самое страшное, мама, моешь ты и умащаешь мое тело чистой водой и разными дорогими духами, а бедная душа моя не обмыта водами святого Крещения.
Мама, чей я сын теперь? Человеческий, если не сын Божий по благодати? Чье я детище? Кто мой родной отец и кто моя родная мать? Или я стал без отца и без матери? Я стал подкидыш несчастный, и вы меня подобрали у своего порога…
Мать долго не могла ответить своему приемному сыну всего человечества. И только когда, успокоясь, вытерла слезы, сказала:
— Дитя ты мое многоликое и многостранное, как ты бросаешь мне такое обвинение тяжкое, своей родной матери! Не ты ли сам от самих пеленок пошел жить