Не ты ли сам, едва начал ходить, отвергаешь меня, свою мать, которая желает тебе одного добра. Не ты ли, сын мой, едва научившись говорить, отвергаешь Бога, нас создавшего. Не ты ли, безценный плод несчастного моего чрева, не признаешь своих родителей и говоришь, что ты потомок обезьян и без-словесных животных. Что теперь я буду делать с тобой, сын мой? Какому уделу доброму научу тебя, несчастный мой? И какая только будущая судьба ожидает тебя? Какие суровые и радужные тайны готовит тебе Провидение?..
Вот тихий луч солнышка как бы с опаской проник в огромную спальню человечества и заиграл на колыбели. Он ласкал теплым ветром и радугой колыбель, осушал мокроты шелковых пелен, прогонял вон сгустившийся запах нечистот и испражнений…
— Это луч веры Христовой, принесенной святыми Апостолами, — тихо и ласково сказала мать.
Но ребенок вдруг закричал:
“Мама, я боюсь его! Боюсь его, луч тьмы и обмана! И не хочу его, нет! Мне без него лучше и темнее… Мне, мне”… И подрастающий ребенок забился в судорогах протеста и младенческого упорства…
Слышите? Скрипит, покачивается гигантская колыбель человечества… Растит она новое дитя мира, новое поколение сверхчеловеков, новых апостолов неправды и маскированной лжи…
За стенами огромного дома слышен шум как бы многих голосов. Не то они поют, не то от ярости плачут, не то еще что-то делают непонятное.
Эту ночь мы посвятим ему, — слышатся голоса.
Человеку, у которого еще нет имени.
Ему приносим душу и хвалу,
Не станем жить больше по “Гривеню”.
Мы будем петь и плясать.
Мы рады его появлению,
Жить, небывалый мир утешать,
К звездным мирам стремление…
У нас есть все:
Есть земля предков;
Есть реки, богатые рыбой;
Есть леса и дикие звери;
Нам хватит солнца и дождей;
У нас нет только свободы от Бога (это сатанинская ложь).
Нам нужен вождь из вождей,
Который бы стоил ста храбрецов,
Который был бы мудрее тысячи мудрецов…
Может иссякнуть любой источник,
Но наша надежда — никогда!
Никогда! Никогда!
Гремели пляски зловещим шумом… Люди, упившиеся “вином любодеяния”, барабанили по бочкам с бензином, которые готовы были взорваться; били ножом по ножу, высекая одновременно звуки и огонь, бешено топали по листам гофрированного железа, издавая громовые раскаты ужасного шума…
А колыбель человечества все качалась… И только где-то там за печкой, за перегородкой домашней стены слышен приглушенный плач матери…
Настоящий “лжепророческий период”, — сказал пожилой человек своему более молодому приятелю, — особенно характерен он каким-то страхом.
— Это совершенно верно, — согласился молодой человек, — а не скажите, чем объяснить такое ощущение?