У берегов Туркмении (Клыков) - страница 22

Вот и весь промысел…

Отрубив голову, резальщик становится над белугой, пропустив ее между своих ног, и, отмеряя по двадцать сантиметров, режет кусок за куском.

Один, другой, третий — и так всю белугу почти до самого хвоста, который, кстати сказать, на всех промыслах Каспия называется "махалка".

— Хвост — это у собаки! Какой же хвост у рыбы? У ней махалка, — укоризненно пояснил мне в первый раз плотовой, когда я на астраханских промыслах неосторожно употребил слово "хвост" по отношению к рыбе.

На рыбных промыслах свой быт, свои законы и свой язык. Своеобразный, сочный и весьма выразительный язык, к тому же очень богатый словами. Работать на производстве и не знать его — хуже, чем совершать кругосветное путешествие и не знать ни одного из европейских языков. На этом языке говорят рыбаки и рыбники всего Каспия, к какой бы нации они ни принадлежали. Этот же язык распространился на Аральское море, реки Аму- и Сыр-Дарью и перекинулся на Дальний Восток. Туда, на берега Тихого океана, по соседству с Японией, завезли его предприимчивые астраханцы, поехавшие искать счастья на новых местах.

Смотрю — белуги уже разрезаны поперек на тонкие куски (как блины); Солельщик подцепляет их один за другим багорком и, круто посолив, складывает в деревянные ванны или небольшие чаны, стоящие по бокам плота.

Этот вид товара так и называется —"соленая белуга-кусок".

Мало у нас сейчас холодильников, обслуживающих рыбное дело, и еще было меньше раньше.

Поэтому почти вся белуга шла на рынок в соленом виде.

Еще А. П. Чехов шутя как-то отметил, что "в каждом трактире непременно найдешь соленую белугу с хреном. Сколько же в России солится белуги?"

Много, очень много, а и еще больше солилось в то время, когда писал А. П. Чехов, по крайней мере — 75.000 центнеров!

Сегодня покидаю промысел. Стараясь сохранить равновесие тела, я осторожно шагаю в кулас, где уже сидят человек десять. Как поднимает такую тяжесть это малое судно?

Очевидно, что оно на границе предельной нагрузки. Вода только на три пальца не доходит до борта и при малейшем движении быстро за-заплескивается под ноги. Рулевой-туркмен стоит на корме с шестом в руках.

Из группы провожающих слышатся шутки и смех по поводу такой нагрузки куласа.

— Ничего, вода потеплела.

— Можно и искупаться, тут мелко!

— Поосторожней, Мамед, — вставляет заведующий промыслом.

— Якши, — отвечает рулевой, и я чувствую, как кулас отплывает от мостков гостеприимного деревянного острова.

Направо, налево в особом порядке стоят такие же "деревянные острова". Один, другой. Пока мы едем, я насчитал семь промыслов.