Но вот наступил момент, когда прекращается, наконец, характерное молчание о писанном законе Моисеевом. Знаменитая иудейская Тора, т.е. Пятокнижие, сразу становится в центре внимания религии послепленного Израиля. Выступает на вид и лицо, с именем которого связано появление Торы в Иерусалиме. Это священник Эзра, пришедший сюда со второй большой партией возвращенцев в 398 г. до Р.Х. при Артаксерксе II (405–359). (Прежде полагали, что при Артаксерксе I (465–425) и потому датировали приход Эзры 438 годом). В его лице выступает новый, ранее не существовавший тип народного вождя. Эзра не просто священник, но он еще и «книжник» — (софер) (Ез. 7, 11), ибо «в руке его» закон Бога Израилева (7, 14), и он «учитель закона Бога Небесного» (7, 12), «учивший словам заповедей Господа и законов его в Израиле» (7, 11). Эзра читает эту книгу закона Моисеева пред народом в храме (Неем. 5, 1–5) и берет с представителей народа клятвенное обязательство с подписями и печатями — «поступать по закону Божию, который дан рукою Моисея, раба Божия и соблюдать и исполнять все заповеди Господа Бога нашего и уставы Его и предписания Его» (Неем. 10, 29).
Как видим, наконец-то к IV веку до Р.Х. мы выходим на ясную дорогу из потемок и нестерпимых недоуменностей школьного предписания о ходе священной истории. Пред нами Пятокнижие. Отныне вся дальнейшая религиозная история измеряется им. Отныне нет спора, где религиозный закон и где беззаконие. Отныне становится немыслимым, чтобы Соломон, хотя бы и получавший откровение Яҳве во сне, не будучи священником, сам подошел к жертвеннику и начал приносить жертву. А после того, как жертва, не по букве приносимая, удостоена небесного огня, тот же Соломон преспокойно «служит Астарте божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской» (3Ц. 11, 5). Мало того:
«Построил Соломон капище Хамосу мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом и Молоху, мерзости Моавитской» (ib. 7).
Не мог этого делать человек, читавший Пятокнижие, равно не мог человек это делавший, написать чисто-монотеистические книги Притчей и Экклисиаст. Не мог бы при знании книг Моисеевых и благочестивый царь Езекия сделать того, что сделал он. А именно: под впечатлением падения Самарии в 722 г. и под влиянием пророка Исайи, он уничтожил всех идолов в иерусалимском храме, в том числе и Нехуштана, почитавшегося за подлинного медного змия Моисеевых времен. И вдруг Езекия, после такого ревностного дерзания, не проявляет никакой ревности в исполнении главнейшей принципиальной заповеди Второзакония: уничтожить все жертвенники высот-бамот во всей земле Ханаанской, кроме единственного — центрального. Езекия высот не уничтожил. Конечно, это не значит, что он «слона не приметил» или дерзнул воспротивиться известному ему законному предписанию. К той же категории относится и случай с судьей Иефаем, не нашедшим простого выхода из трагедии принесения в жертву собственной дочери. Если бы он в эту скорбную минуту хоть краем уха слыхал что нибудь о писанном законе Моисеевом и обратился за советом к любому левиту, ужасное не свершилось бы.