– Понятно… Только я думаю, может, лучше послать не сами письма, а решение Совета и краткую информацию, что на Совете выступили такие-то, так-то и так-то. Можно с цитатами…
– Ну что ты! Неужели не петришь? Это же золотой материал! Знаешь, чего стоило выудить у них эти грамотки? «Культура и жизнь» – это же не просто так! Там не реляции наши нужны, а подлинные покаянные признания тех, кого они лягнули в статье!
Оба замолчали. Потом вновь затрубил баритон Калигулы:
– Давай так. Пошлем. Сопроводиловку напишу я сам. А потом проинформирую партбюро. Ты меня, надеюсь, поддержишь?
Папиосик промямлил что-то невнятное, но при последних словах Катя неслышно выскользнула из «предбанника» и направилась к раздевалке. Минут через пять в вестибюле показался встревоженный Папиосик.
– Куда же Вы исчезли?
– Мне л-лучше. Я п-пойду потихоньку.
– Нет-нет. Я Вас так не отпущу. Идемте выпьем чаю… – Он почти силой увлек ее в буфет, напоил чаем, попутно выяснив, слышала ли она его разговор с Калигулой: получалось, что она вроде бы сразу ушла из «предбанника» и ничего слышать не могла…
Они вышли на улицу. Папиосик увязался ее провожать, но, дойдя до Румянцевского скверика, Катя стала прощаться: «Мне недалеко, пройдусь одна, спасибо». Однако домой Катя не пошла. Как только Папиосик скрылся, она села на трамвай и поехала к Ларьке.
48
Когда Катя пришла, Ларька сидел в своей комнатушке и занимался… Собственно, мы уже знаем, чем он занимался: совал щенку намасленный палец, чтобы тот слизывал с него шпротное масло. Приход Кати не был неожиданностью. Еще утром в университете она сказала Ларьке, что Папиосик пригласил ее на разгромный Ученый совет по поводу статьи в «Культуре и жизни» о Веселовском и его последователях. Условились, что если Совет не слишком затянется и она не очень устанет, то они встретятся.
Дело в том, что Совет этот был не первым звеном в цепи мероприятий, стимулированных пресловутой статьей. За неделю до Совета прошло факультетское партсобрание с той же повесткой дня, на котором Ларька, естественно, присутствовал. На собрании сразу же обозначилась тенденция «громить маститых», что необычайно взбодрило мелкую шушеру, из числа любителей половить рыбку в мутной воде. Поэтому одни выступавшие попросту сводили счеты с нелюбезными их сердцу или чем-то когда-то не угодившими им шефами; другие расчищали места, которые рассчитывали занять сами.
Все мало-мальски порядочные отмалчивались, а некоторые даже позволяли себе высказывать неодобрение происходящим. Так, «коммунистка О. Шведе-Васильева, – мы цитируем отчет о партийном собрании по газете «Ленинградский университет» № 13 (635) от 7 апреля 1948 г., – которой указали на недостойность ее "молчальничества", заявила (о В. Ф. Шишмареве. –