Надел я гидрокостюм, включился в аппарат, обвязался концом и полез в воду. Гаврилов со вздохом проводил меня, я кивнул ему на прощанье. Не потому, что лез под воду, а потому, что сыграет командир срочное погружение при появлении противника, и ни Гаврилов, ни я тем более даже до рубки добежать не успеем: лодка уйдёт на глубину, на грунт.
Осмотрел, ощупал винты. Нарочно так не покорёжить. Словом, нужен док и заводской ремонт. Вылез, доложил механику. Тот не поверил, полез сам. А меня командир из центрального поста даже покурить не выпустил. Случись что — теперь я за механика в центральном посту.
Сижу внизу, жую незажжённую папиросу. Слышу, что механик докладывает на мостике. С винтами дело безнадёжное. Ложиться на грунт опасно: глубина порядочная, может не выдержать переборка шестого отсека. В таких случаях англичане или немцы поднимали белый флаг и надевали спасательные жилеты.
Все вышли наверх. У некоторых было оружие. Комендоры у орудий стоят, курят непрерывно и головами вертят. А пушчонки-то — две «сорокапятки» — тоже артиллерия!
Командир велел парус шить. Забегали все. Распороли чехлы с дизелей, с орудий и начали проволокой сшивать.
Пусто стало в отсеках, словно на базе у пирса стоим.
Минёр, лейтенант Серов, спустился вниз и скомандовал: весь боезапас наверх. А командир — отставить, хватит половины. Ушёл в свою каюту. Вернулся, запихивая в карман фотографии. Подошёл помощник и спросил, как с документами. Может, сжечь сейчас?
Командир наклонил голову, думал-думал, потом переспросил: «Что?» И указал на штурманский стол: положите сюда. А затем отослал помощника на мостик.
А там, наверху, кто с карабином, кто с пистолетом. Сейчас смешно вспомнить: будто к абордажу готовились. А ведь тогда надеялись на что-то.
Командир подозвал минёра и что-то сказал ему на ухо. Тот разинул рот и долго не мог выговорить «есть».
Минёр ушёл во второй отсек, а командир взялся за поручень трапа и замер. На меня смотрит. Знаете, как не по себе, когда человек в упор на тебя смотрит, а ты чувствуешь, что он тебя не видит. Потом командир тряхнул головой и поднялся на мостик. Я не решился попроситься наверх. А внизу так тошно.
Минёр вернулся в центральный пост. Из кармана кителя концы бикфордова шнура торчат. Значит, запалы из сейфа вынул. Спустился в трюм, открыл трюм артпогреба, слышу, возится там. Неужели сейчас? Значит, наверху так плохо. Чиркнула спичка. Я глаза ладонью прикрыл и к борту отвернулся. Ну что он? Забыл, что ли? У нас же ручные гранаты есть, бросил одну — и всё. Говорить уже поздно, хоть полминуты, пока шнуры горят, поживу. И вдруг табачным дымом потянуло. Глянул вниз. Минёр на корточках перед погребом сидит, жит папиросу обеими руками, с хрипом затяжку за затяжкой тянет. Ждёт приказа командира. Ну, видно, дело идёт к концу, коли в лодке курить начали. Я тоже задымил.