И вышел за дверь.
Я обессиленно опустилась на пол, как будто кости превратились в желе и растеклись по ковру. Отползла в угол, чтобы камеры меня не видели, и наконец дала полную волю слезам. „Только бы он не убил Кира! — молила я. — Только бы Кир не выдал нас. Только бы… только бы…“ Я, как в бреду, шептала что‑то бессвязное и умоляющее. В долгом, бесконечном, нескончаемом бреду, который длится уже почти год. Я чувствовала, что держусь из последних сил и их у меня уже практически не осталось…
* * *
Вечером Род пришел в спальню почти спокойный. От него опять пахло кровью и ужасом. „Если он убил Кира, я не знаю, что делать дальше…“ — мысленно простонала я. Спросить боялась: малюсенький намек на мой интерес к Киру — и неизвестно, во что это выльется. Испытывала ли я сожаление от того, что подставила его? Не знаю. Мои чувства были в таком растрепанном состоянии… Сожалела ли я о том, что лишилась средства, с помощью которого смогла бы бежать отсюда? Да, определенно. Сожалела ли я, что убила, возможно, единственного мужчину, который меня так сильно волновал? „У меня не было другого выхода, — осадила я себя мысленно, — каждый сам за себя“.
— Будем ужинать? — ровно спросила я.
— Да, любимая, — почти ласково прошептал Род, обнимая и целуя в шею, — накрывай на стол. Совсем скоро нас будет уже трое… Правда, Лия?
— Да, Род. Совсем скоро…
* * *
Прошла неделя. От Кира не было ни слуху ни духу. Я не выходила из своих комнат, общалась с Оли, думала над запасным планом (вариант с Киром, вероятнее всего, провалился). Род был удивительно нежным и покладистым в последнее время. Может, попросить разрешения полететь с ним на экскурсию? Еще неделя и контрацепции не будет. А потом… Я буду связана по рукам и ногам. Хотя можно будет устроить так, что мне „станет плохо“ во время беременности и нужна будет поездка в современный медицинский центр. Я мысленно прорабатывала все варианты и готовила пути отступления.
Оли была слишком изнежена и робка. Я — теперешняя уже с трудом понимала ее восторженные похвальбы своими домашними зверьками; маленьким пони, оставшимся дома; эксклюзивными платьями, которые ей шила настоящая живая портниха, а не машина. Иногда она с детской непосредственностью забывала, где находится, и с умилением хлопала в ладоши, радостно рассказывая про одного юношу из своего класса, который признался ей в любви и с которым жила целых два месяца. Оли хвалила своего отца, обещала познакомить меня с ним, уговаривала посетить ее парикмахера или стилиста там, на Прим… Я согласно кивала, с грустной улыбкой поглядывая на нее, и думала: „Я уже никогда не буду такой, как она. Я никогда не стану прежней“.