А ведь эти лирические отступления - это и есть самое ценное в моем рассказе. Да-да, именно они, а вовсе не часто встречающееся в нем слово "ж...".... "жжж..." "жжжо..." Гм! Что-то никак не могу я в этот раз это слово повторить. ...А впрочем, зачем повторять это считающееся неприличным слово без нужды? Ведь поверь, дорогой читатель, я всей душой рад бы обойтись без этих неприличных слов, да только нет у меня другого выхода, и в этом трагедия литератора, да вобщем и всей литературы в целом. Скажешь о том, что хотел сказать, прилично - получается и пресно, и главное - ненатурально. А скажешь неприлично - будешь немедленно бит по голове и по жо... Ох, блядь! Опять чуть это слово не произнес! Все, все, все... Все! Прости!.. Прости меня, дорогой читатель, больше не буду.
Вот пообещал, а теперь пишу дальше и думаю: сидит мой читатель, читает мой рассказ, дошел до этого места и думает: "Ха! Не будет он больше, как же! Так я тебе и поверил!". И правильно! Никогда и никому нельзя верить! Ни в чем! Уж в этом то поверь мне, мой милый читатель. Поверь, последний и единственный раз, и больше не верь никогда и никому. А читатель думает: "Что? Поверить? Да уж, нет уж - хуечки!" Но тогда что же в конце концов выходит? Выходит, тебе, мой читатель, дозволительно думать непристойные вещи, а мне их не то что думать, а даже и писать их нельзя? Боже мой, как все-таки все условно в этом мире!.. Впрочем, вернемся к событиям нашего с вами рассказа .
...Итак, Виктор Витальевич сидел в своей лаборатории и наблюдал за пляской линий на зеленом экране осциллографа и перемигиванием лампочек на панели приборов. Виктор Витальевич расходовал время весьма экономно. Пока автоматика вводила подготовительные настройки, он перелистывал инструкцию по эксплуатации некоего бытового медицинского прибора, которую его приятель майор Цуканов попросил посмотреть и отредактировать. Дело в том, что Виктор Витальевич несколько лет работал в содружестве с медиками и был хорошо знаком со многими типами медицинского оборудования.
Прибор изготавливался по секретному спецзаказу одним из опытных цехов, как раз тем самым, в котором служил майор Цуканов. Секретный спецзаказ был, тем не менее, сугубо гражданским. Более того, спецификация требований к прибору, должному быть изготовленным опытным цехом, была, как бы это сказать... гм... вобщем, не совсем обычная не только с точки зрения военной, но и гражданской, учитывая особенности того времени и той страны, о которой идет повествование. Говорили, что заказ на прибор поступил по линии женской части семей высшего командного состава. То есть, заказ был инспирирован настояниями генеральских и маршальских жен, а может сестер или дочерей или племянниц - достоверно это никак не известно. Много лет спустя, когда лаборатория перестала быть секретной, мне удалось посетить ее и увидеть этот прибор, выполненный из никелированной стали и эбонита, весом под три килограмма и его прототип - изящную пластиковую штуковинку, выпускаемую фирмой Филипс. Инструкцию я прочитал очень внимательно и даже сделал ксерокопию на память. Этот прибор вместе с инструкцией и поныне хранится в музейной части лаборатории, и я предоставляю читателю возможность ознакомиться с этим характернейшим документом советской эпохи, в котором отразились едва ли не главные ее черты. В описываемый мной вечер инструкция лежала на столе у подполковника Пыхтяева, и мысль о необходимости ее прочтения не вызывала у Виктора Витальевича никакого энтузиазма. Подполковник тяжело вздохнул и, открыв документ, приступил к чтению.